Расследования в английском стиле. Сборник классического детектива

– Ты поражен до глубины души, – расхохотался Люпен, – но вместе с тем осторожничаешь. «Какого черта Люпен передает это дело мне, вместо того чтобы заняться им самому, настигнуть убийцу и содрать с него три шкуры, если тот ограбил жертву?» Вопрос вполне правомерный. Но… тут есть одно «но»: я занят. Дел у меня просто по горло. Ограбление в Лондоне, еще одно в Лозанне, подмена ребенка в Марселе, спасение молоденькой девушки, которой грозит смерть, – все это свалилось на меня одновременно. Вот я и сказал себе: «А что, если передать это дело моему милому Ганимару? Теперь, когда оно наполовину распутано, он прекрасно с ним справится. А какую услугу я ему окажу! У него будет шанс отличиться». Сказано – сделано. В восемь утра я выслал тебе навстречу субъекта с апельсиновыми корками. Ты попался на крючок и в девять, дрожа от возбуждения, был здесь. – Люпен встал, слегка нагнулся к инспектору и, глядя ему в глаза, отрубил: – Все, точка. История закончена. Вскоре ты, видимо, узнаешь имя жертвы – какой-нибудь танцовщицы или певички из кабаре. Кроме того, весьма вероятно, что преступник живет неподалеку от Нового моста, скорее всего, на левом берегу Сены. Вот тебе все вещественные доказательства. Я тебе их дарю. Трудись. Себе я оставлю только этот кусок шарфа. Если тебе понадобится шарф целиком, принеси мне другую его часть – ту, что будет найдена на шее жертвы. Принеси ее мне точно через месяц, день в день, то есть двадцать восьмого декабря в десять утра. Ты обязательно найдешь меня здесь. И не бойся: все это серьезно, мой друг, клянусь тебе, никакого надувательства. Можешь двигаться дальше. Да, кстати, еще одна подробность, и довольно важная: когда будешь арестовывать типа с моноклем, имей в виду, что он левша. Прощай, старина, желаю удачи!

Люпен сделал пируэт, отворил дверь и исчез, прежде чем Ганимар успел на что-либо решиться. Он вскочил и бросился следом, но тотчас же убедился, что ручка двери не поворачивается: по-видимому, замок был снабжен каким-то механизмом, которого инспектор не знал. Выломать замок ему удалось минут через десять, столько же ушло на замок в прихожей. Когда Ганимар оказался внизу, догнать Арсена Люпена не оставалось никакой надежды.

Впрочем, инспектор об этом и не помышлял. Люпен внушал ему странное и сложное чувство: туда входили и страх, и злоба, и невольное восхищение, и даже смутное предчувствие, что, несмотря на все свои усилия, несмотря на самое настойчивое стремление, с таким противником ему не сравняться. Ганимар не любил его, старался досадить ему по службе просто из самолюбия, но постоянно боялся, что этот опасный мистификатор оставит его в дураках и предаст на осмеяние публики, всегда готовой потешиться над злоключениями сыщика.

Вот и история с красным шарфом показалась инспектору весьма подозрительной. Во многих смыслах интересной – это бесспорно, но очень уж невероятной. Да и логичные, на первый взгляд, объяснения Люпена не выдерживали строгой критики.

– Нет, – проворчал Ганимар, – какая ерунда, куча ни на чем не основанных гипотез и предположений. Это не для меня.

Добравшись до набережной Орфевр, 36, он окончательно решил вычеркнуть это происшествие из памяти.

Когда он поднялся в помещение уголовной полиции, его остановил приятель:

– Шефа видел?

– Нет.

– Ты ему срочно нужен.

– Что еще?

– Отправляйся к нему.

– Куда?

– На Бернскую улицу, там ночью произошло убийство.

– А кто жертва?

– Толком не знаю… Кажется, певичка из кабаре.

– Вот черт! – только и пробормотал Ганимар.

Выйдя через двадцать минут из метро, он направился к Бернской улице. Убитая, известная в театральном мире под именем Женни Сапфир, занимала скромную квартирку на третьем этаже. Следуя за полицейским, инспектор пересек две комнаты и очутился в спальне, где уже находились чиновники прокуратуры, которым было поручено расследование, начальник уголовной полиции господин Дюдуи и судебный врач.

Оглядев спальню, Ганимар вздрогнул. На диване лежал труп молодой женщины, сжимавшей в руках обрывок красного шелкового шарфа. В глубоком вырезе блузки виднелись две раны с запекшейся кровью. На искаженном, почерневшем лице застыло выражение безумного ужаса.

– Мои первые выводы вполне определенны, – сказал врач, закончив осмотр тела. – Жертву сначала дважды ударили ножом, а потом задушили. Явно видны признаки смерти от удушья.

«Вот черт!» – снова подумал Ганимар, вспомнив нарисованную Люпеном картину убийства.

– Но ведь на шее нет кровоподтеков, – возразил следователь.

– Задушить могли ее же шарфом, – заявил врач. – Видите, как она, защищаясь, обеими руками вцепилась в его конец?

– Но почему остался лишь этот обрывок? – спросил следователь. – Где другая его половина?

– Вероятно, она была измарана кровью, и убийца унес ее с собой. Вот тут отчетливо видно, что шарф поспешно разрезали ножницами.

– Вот черт! – в третий раз процедил сквозь зубы Ганимар. – Эта скотина Люпен словно все видел, хотя здесь и не был.