Рассуждение о добровольном рабстве

«Рассуждение о добровольном рабстве» — это прежде всего отрицание тирании, страстное и красноречивое обличение ее во имя естественной свободы человека. Но Ла Боэси не ограничивается отрицанием одной только тирании. Тирания, в его понимании, совпадает с монархией. Его памфлет представляет по существу обвинительный акт против монархического принципа вообще. Уже на первой странице «Рассуждения» мы читаем, что «величайшее несчастье — зависеть от произвола властелина, относительно которого никогда не можешь знать, будет ли он добр, поскольку всегда в его власти быть дурным, когда он того захочет». И почти сейчас же вслед за этим идет такое рассуждение: «Я не хочу в данный момент разбирать столь часто обсуждавшийся вопрос, а именно: „Не являются ли другие формы государственного устройства лучшими, чем монархия?“ Если бы я хотел заняться этим вопросом, то прежде, чем решить, какое место должна занимать монархия среди других видов государств, я хотел бы знать, должна ли она вообще занимать какое бы то ни было место среди них. Действительно, трудно допустить, чтобы было хоть что-нибудь общественное при таком строе, при котором все принадлежит одному. Но этот вопрос я оставляю для другого раза; он потребовал бы особого рассмотрения и, наверное, повлек бы за собой тучу политических споров».

Руководствовался ли Ла Боэси в действительности этим соображением, когда уклонился от прямого разрешения проблемы монархического строя, или он здесь эзоповским языком намекнул на то, как трудно прямо ставить такой актуальный политический вопрос, но его отрицательное отношение к государственному порядку, в котором все принадлежит одному, выражено здесь достаточно недвусмысленно. О том же говорит — пусть косвенно! — и все содержание его «Рассуждения».

Основная идея работы Ла Боэси заключена уже в ее характерном названии. Дело идет в ней не просто о рабстве, о порабощении людей и народов разными деспотами, а о добровольном рабстве, добровольном подчинении их. Ла Боэси отлично понимает, что часто приходится подчиняться силе. Какой-нибудь король-завоеватель может силой покорить себе чужое государство и заставить жителей его служить себе. В этом нет ничего необычайного и загадочного. Точно так же два человека, может быть даже десять, могут, по трусости своей, бояться одного. Но когда тысяча человек, когда миллион людей, когда тысяча городов покорно служат одному, то тут уже не может быть речи о трусости. Поразительно видеть, восклицает Ла Боэси, как «миллионы людей, согнув выю под ярмо, самым жалким образом служат, не принуждаемые особенно большой силой, но будучи, как кажется, в некотором роде околдованными и зачарованными самым именем Одного, могущества которого они не должны бояться, ибо он ведь один, и качеств которого они не могут любить, ибо по отношению к ним он свиреп и бесчеловечен». Если же это все-таки имеет место, то лишь потому, что народы сами, добровольно вручают власть над собой одному человеку; народы сами порабощают себя. Между тем, чтобы добиться свободы — этого высшего из благ, не надо никаких особых усилий, не надо особого мужества, надо только захотеть этого. «Решитесь, — говорит Ла Боэси, — не служить ему более — и вот вы уже свободны. Я не требую от вас, чтобы вы бились с ним (тираном. — Ф. К.-Б.), нападали на него, перестаньте только поддерживать его, и вы увидите, как он, подобно колоссу, из-под которого вынули основание, рухнет под собственной тяжестью и разобьется вдребезги».

Монтень в главе «О воспитании» высказал догадку, будто основная мысль «Рассуждения о добровольном рабстве» была навеяна Ла Боэси чтением одного места у Плутарха. «Замечание Плутарха, — писал Монтень, — что жители Азии находились в рабстве у одного человека, потому, что они не умели произнести одного-единственного слова — „нет“, дало, может быть, Ла Боэси повод и идею его „Добровольного рабства“»[112]. Но дело, разумеется, не в вычитанной у Плутарха фразе. Ла Боэси глубоко убежден в том, что люди сами куют цепи своего рабства и сбросить их не требует особого труда. Достаточно для этого только сказать «нет», достаточно отказаться служить деспоту, одному, именем которого они зачарованы. Это единодушное «нет» должно положить конец рабству.

Но как объяснить все же околдованность масс, побуждающую их добровольно отдаваться в полную власть одного человека, «и притом не от какого-нибудь Геркулеса или Самсона», а часто «ничтожнейшего человечка», hommeau, как выражается Ла Боэси, рисуя образ ничего не стоящего деспота? Откуда взялась эта околдованность, зачарованность миллионных масс, как бы парализующая их волю?

Переходя к этому, Ла Боэси начинает развивать столь дорогие ему идеи естественной свободы и равенства всех людей.