Природа, по словам Ла Боэси, создала всех людей по одному образцу, и если она одних наделила большей силой или большим умом, чем других, то не для того, чтобы первые угнетали вторых; наоборот, эта добрая мать-природа устроила так только для того, чтобы теснее связать людей узами братской привязанности, поскольку одни из них будут нуждаться в помощи, а другие будут в состоянии оказать ее. Все мы — товарищи, и, как таковые, все мы от природы свободны. Рождаясь свободными, мы рождаемся и с естественным стремлением защищать свободу. Это не может вызывать никаких сомнений: ведь даже животные обнаруживают инстинкт свободы, и приручить их, приучить, например, лошадь, повиноваться человеку, требует немалого труда и усилий.
Что же могло заставить людей отказаться от великого дара природы — свободы? Причину этого Ла Боэси видит
Правда, всегда находится известное число более одаренных от природы людей, которые чувствуют всю тяжесть ига и не могут не стремиться сбросить его. «Эти люди, — говорит Ла Боэси, — как Улисс, который как на море, так и на суше тосковал по дыму своего родного очага, никогда не могут забыть о своих естественных правах и не вспоминать о первоначальной свободе своих предков». Обладая выдающимися способностями и отшлифовав свой ум научными занятиями, они не могут примириться с порабощением, как бы его ни прикрашивали. Но их стремление не находит себе выхода, ибо, находясь под владычеством тирана, они — как бы велико ни было их число — лишены всякой возможности делать, говорить и делиться своими мыслями. Они не могут узнать о существовании друг друга и остаются разрозненными одиночками.
К всепокоряющему действию привычки присоединяется хитроумная политика тиранов, развращающих массы подачками, цирковыми и театральными зрелищами, раздачами хлеба и т. п., как это практиковали, в частности, римские цезари по отношению к развращенной римской черни. Далее, государи стараются обольщать народные массы всяким религиозным обманом и дурманом. К каким только уловкам и выдумкам, играя на суеверии невежественных людей, не прибегали государи для укрепления своей тирании! Так, они внушали веру в то, что их прикосновение излечивает от разных болезней, они приписывали себе различные сверхъестественные качества. Выступая в роли чудотворцев, они добивались обожествления своей личности. Возмущаясь суеверием невежественных людей, принимавших за чистую монету весь этот вздор, Ла Боэси исключает, однако, из этой критики французских королей, которых, как известно, тоже наделяли чудотворными качествами. Но насколько натянута и двусмысленна эта оговорка Ла Боэси, можно судить по тому, что он немедленно вслед за этим прибавляет: «Однако, если бы даже это было и не так, я все же не хотел бы оспаривать истинности наших сказаний, ни слишком усердно их раскапывать, чтобы не лишить прелести этот прекрасный источник, из которого может так усиленно черпать наша французская поэзия, в настоящее время не вычурная, но как бы совершенно обновленная нашим Ронсаром, нашим Баифом, нашим Дюбелле».
Перед нами до сих пор — довольно стройная теория «добровольного рабства».
Какой же выход из этого предлагает Ла Боэси? Как справиться со злом, которое он так ярко описал? Как освободиться от добровольного рабства? Удовлетворительного ответа у Ла Боэси мы не найдем. Всеобщее «нет», всеобщий отказ от повиновения тирану, который так подчеркивает в начале «Рассуждения» Ла Боэси, предполагает всеобщее могучее стремление к свободе, которого, по мнению Ла Боэси, нет у подавляющего большинства населения, отупевшего под игом тирании за века добровольного рабства.
У Ла Боэси встречается несколько хвалебных строк, посвященных древним тираноубийцам — Гармодию и Аристогитону; сочувственно отзывается он о борьбе Брута Старшего и Брута Младшего, Кассия и других (классовой подоплеки борьбы их Ла Боэси, разумеется, не понимал), но это не значит, что Ла Боэси призывает к тираноубийству или цареубийству как к практической программе действий, как к средству освободить народ от рабства. Он отлично знает, что цареубийство не приводило к желанной цели, знает он также, что святым именем свободы не раз прикрывались замыслы честолюбцев, свергавших старую тиранию для замены ее новым деспотизмом.