Рассуждение о добровольном рабстве

Толстой, разумеется, имел в виду в первую очередь «выборки» из авторов, касающиеся нравственно-философских вопросов в духе его собственного учения. Но нравственно-философские вопросы были неотделимо связаны у Толстого с беспощадной критикой царского самодержавного строя. Общеизвестно гениальное ленинское определение роли Толстого как «зеркала русской революции». Оно означало, что правильная оценка Л. Н. Толстого может быть дана только с точки зрения развития русской революции. Владимир Ильич Ленин писал по этому поводу: «...Толстой поразительно рельефно воплотил в своих произведениях — и как художник, и как мыслитель и проповедник — черты исторического своеобразия всей первой русской революции, ее силу и ее слабость. ...Это была буржуазная революция, ибо ее непосредственной задачей было свержение царского самодержавия, царской монархии и разрушение помещичьего землевладения, а не свержение господства буржуазии»[127]. Вот это-то разоблачение царского самодержавия, царской монархии составляло неотъемлемую часть проповеди Толстого. В своих «просветительских» работах Толстой, наряду со своей религиозно-нравственной проповедью, выражавшей, говоря словами В. И. Ленина, «...предрассудок Толстого, а не его разум...»[128], уделял большое внимание критике и обличению всех зол царского самодержавия, со всем его полицейско-бюрократическим аппаратом насилия.

Однако составление «Круга чтения» оказалось делом многотрудным и многосложным: иные замыслы и работы отвлекали Льва Николаевича от задуманного предприятия, но он не оставлял мысли о нем. Письма Толстого и записи в его дневниках свидетельствуют, как беспокоило Толстого то, что это дело, которому он придавал такое огромное значение, не налаживается. Так, в письме к своему другу и почитателю Г. А. Русанову от 1 марта 1888 г. Толстой пишет:

«Вопрос о том, что читать доброе по русски? заставляет меня страдать укорами совести. Давно уже я понял, что нужен этот Круг Чтения, давно уже я читал многое могущее и долженствующее войти в этот «Круг Чтения» и давно я имею возможность и перевести и издать, и я ничего этого не сделал» [129].

Упоминания о Ла Боэси мы встречаем в переписке Толстого также в начале восьмидесятых годов. Высоко ценя «Рассуждение о добровольном рабстве», Лев Николаевич сумел заинтересовать им своих близких. Так, Софья Андреевна Толстая в письме к Льву Николаевичу от 1 февраля 1884 г. пишет: «Я читаю понемногу Boetie, но все времени мало; привези Montaigne, мне и так после некоторых намеков о нем интересно было бы его прочесть, а теперь тем более, как ты его хвалишь»[130].

Но, повидимому, несмотря на недостаток времени, на который жалуется Софья Андреевна, чтение Ла Боэси захватило ее, и она очень быстро прочла не только «Рассуждение о добровольном рабстве», но и обширное письмо Монтеня, посвященное описанию смерти Ла Боэси. 5 февраля, т. е. через четыре дня после первого сообщения о чтении Ла Боэси, Софья Андреевна пишет Льву Николаевичу по этому поводу следующее:

«...Кончила сегодня La Boetie и прочла с интересом его смерть. Вот так я бы хотела умереть, т. е. в таком быть духе»[131].

В течение ряда лет осуществление «Круга чтения» все затягивалось и отодвигалось на задний план многочисленными другими занятиями Толстого — художественно-творческими и публицистическими. Наступили уже первые годы XX века, а «Круг чтения» все еще не был готов. Но теперь Толстой вплотную занялся им.

В письме к тому же Г. А. Русанову Лев Николаевич писал 24 сентября 1904 г., т. е. двадцать лет спустя после первого упоминания о «Круге чтения»: «...Я занят последнее время составлением „Круга Чтения“ на каждый день, составленного из лучших мыслей, лучших писателей. Читал все это время, не говоря о Марке Аврелии, Эпиктете, Ксенофонте, Сократе, о браминской, китайской, буддийской мудрости — Сенеку, Плутарха, Цицерона и новых: Монтескье, Руссо, Вольтера, Лессинга, Канта, Лихтенберга, Шопенгауэра... и др. Я все больше удивляюсь и ужасаюсь тому не невежеству, а культурной дикости, в которую погружено наше общество. Ведь просвещение, образование есть то, чтобы воспользоваться, ассимилировать нее то духовное наследство, которое оставили нам предки, а мы знаем газеты, Золя, Метерлинга, Ибсена, Розанова и т. п. Как хотелось бы хоть сколько-нибудь (помочь) этому ужасному бедствию...»[132]

Это писалось, когда в стране происходил бурный рост революционного рабочего движения, когда рабочий класс России готовился к решительной схватке с царизмом и боевой лозунг «Долой царское самодержавие!» близок был к осуществлению. Революция в России стучалась в двери.