Рассвет

— Анжела, — медленно проговорил он, — чем же ты так отличаешься от других женщин? У всех, кого я знал, любовь — это дело страсти или развлечения, мирского и повседневного, но твой взор устремлен к небу и ищет свое истинное выражение в тишине вечности! Быть любимым тобой, моя дорогая… это стоит целого века скорби.

Наконец момент разлуки настал, как настают все хорошие и плохие моменты нашей жизни. Рыдающей Пиготт достались от Артура крепкие объятия и пятифунтовая банкнота; Алек был поглажен в последний раз; Филип, упорно отводивший взгляд, удостоился сдержанного рукопожатия. Анжеле, которая храбро улыбнулась ему в глаза, предназначался долгий прощальный поцелуй.

Но когда колеса заскрипели по гравию, огромные слезы, навернувшиеся девушке на глаза, скрыли от нее Артура. Она вслепую поднялась к себе в комнату и, бросившись на постель, дала волю своей безудержной печали, чувствуя, что она совершенно одинока и опустошена.

Глава XXXI

Когда Анжела была еще совсем ребенком, постоянные обитатели Шерборн-лейн и Кинг-Уильям-стрит в лондонском Сити могли часто встречать очень хорошенькую девушку с изящными и скромными манерами, появлявшуюся на улице каждый вечер, примерно в тот час, когда джентльмены обычно запирают свои конторы и расходятся по домам, ныряя в шум и суету большого города. Эту девушку звали Милдред Джеймс, и она была единственной дочерью одного весьма добросовестного лондонского врача; ее ежедневной миссией было ходить по вечерам на дешевые рынки перед их закрытием и покупать провизию, которой должно было хватить семье, обитающей на Шерборн-лейн (поскольку ее отец проживал в тех же комнатах, где практиковал) на весь следующий день. В те дни постоянной охоты за дешевой едой мир был нелегким местом обитания для бедной Милдред — денег не хватало на самое необходимое, поскольку большая их часть уходила на лечение и уход за ее больной матерью.

Несколько лет спустя, когда Милдред исполнилось восемнадцать, ее мать умерла, но конкуренция среди врачей на Шерборн-лейн была очень высока, и уход несчастной женщины не слишком облегчил бремя бедности для ее семьи. Милдред было около двадцати лет, когда однажды вечером некий мистер Карр, пожилой джентльмен, с которым был знаком ее отец, прислал из приемной написанную карандашом записку, в которой сообщал, что будет рад повидаться с доктором Джеймсом как можно скорее.

— Беги, Милдред, — сказал отец, — и скажи мистеру Карру, что я буду через минуту. Нельзя же принимать пациента в домашней одежде.

Милдред повиновалась и, скользнув в мрачную приемную, словно солнечный луч, передала слова отца старому джентльмену, который, по-видимому, испытывал сильную боль — после чего собиралась вернуться к себе.

— Не уходите! — возопил пожилой пациент. — Я прищемил палец дверью, и это ужасно больно. Вы — единственное, чем можно полюбоваться в этой дыре и хоть немного отвлечься.

Милдред про себя подумала, что это довольно странный способ сделать комплимент, если это вообще комплимент; но, наверное, пожилые джентльмены со сломанными пальцами не склонны подыскивать правильные слова.

— Вы дочь доктора Джеймса? — тем временем спросил мистер Карр.

— Да, сэр.

— Уф, я прожил большую часть своей жизни на Шерборн-лейн и никогда не видел ничего и вполовину столь прекрасного. Черт бы побрал этот палец!

В этот момент явился сам доктор и хотел было отпустить Милдред, но мистер Карр, упрямый пожилой джентльмен, поклялся, что никто другой не будет держать его раненую руку во время перевязки, и потому Милдред оставалась в приемной ровно столько, чтобы он успел без памяти влюбиться в ее милое личико, словно ему было двадцать лет, а не почти семьдесят.

Конечно, мистер Карр не мог похвастаться особой красотой и вдобавок к своему почтенному возрасту успел похоронить двух жен. Вполне ясно, что он едва ли был тем женихом, которого красивая молодая девушка, ищущая настоящей глубокой любви, выбрала бы по собственной воле; но, с другой стороны, он был честен и добросердечен и, что, возможно, еще важнее, являлся самым богатым виноторговцем в городе. Милдред сопротивлялась, сколько могла, но нужда — суровый хозяин, на доводы отца трудно было возражать, поэтому в конце концов она вышла за мистера Карра замуж и, более того, стала ему хорошей и верной женой.

У нее никогда не было причин сожалеть об этом, потому что мистер Карр был сама доброта по отношению к ней, а когда, примерно пять лет спустя, он скончался, так и оставшись бездетным, она стала единственной наследницей всего его огромного состояния, не связанной никакими ограничениями относительно повторного брака. Примерно в это же время умер и ее отец, и Милдред Карр осталась одна-одинешенька на всем белом свете… насколько это возможно для молодой и хорошенькой женщины с ежегодным доходом в двадцать, а то и тридцать тысяч фунтов.