Тут он задумался: если все же он видел ее в последний раз, если она умрет или покинет его — чего будет стоить его жизнь? Голос внутри него произнес: «Ничего». В какой-то степени эта мысль была верна; ибо, хотя, к счастью, нечасто во власти какой-либо одной страсти сделать всю жизнь совершенно бесполезной, несомненно и то, что в юности нет муки страшнее, чем мука сердечная; нет печали более жалящей, и нет зла более продолжительного, чем те, которые связаны с сердечными разочарованиями и горестями. Для других скорбей у жизни есть бальзамы и утешения, но благородная и непреходящая страсть — это еще не все в этом мире, и чтобы излечить раны, нанесенные ее жалом, мы должны искать что-то за пределами этого мира, исполненного лжи. Другие горести могут найти сочувствие, избыть себя и мало-помалу раствориться среди множества иных проблем. Но любовь, как она есть, и как она должна быть понята — не тот слабый призрак, который облачается в украденные одежды и говорит: «Я есмь любовь», но сильное и бессмертное чувство, ключ к счастливым небесам, ангельский шифр, который мы все читаем, но не можем понять, — такая любовь, любовь истинная не может найти в этом мире полного утешения, даже в своем полном земном воплощении.
Ибо она все еще бьется о свои смертные путы и разрывает сердце, в котором живет; все еще стремится, подобно пылающему метеору, к своей главной звезде, к новому освобожденному духу, ищущему присутствия своего божества, чтобы отправиться, соединившись с родственной душой, к внутреннему небу, откуда он пришел, чтобы там познать иную жизнь и облечься в божественное тождество; чтобы удовлетворить стремления, которые теперь лишь смутно пульсируют в темнице плоти, нетерпеливо ожидая великолепия, покоя и полной меры вечных радостей, предстоящих в грядущем…
И не является ли первым плодом этого тайного знания то, что мысли погруженных в очищающий огонь преданности взлетают вверх, к небесам, так же верно, как и искры земного огня? Ничто, кроме шлака, кроме грубой земной оболочки не очищается их вечной печалью, которая, по правде говоря, является естественной для более тонких душ. Ибо жили ли еще когда-нибудь мужчина или женщина, которые, любя истинно, страдали, и костры их догорали, но не восставали они, как феникс, из пепла, чище и лучше, храня в сердце светлую, неумирающую надежду? Никогда; ибо они ходили босиком по Святой земле, это пламя с алтаря очистило их и оставило их собственный внутренний свет! И, конечно же, это относится и к тем, кто любил и потерял, к тем, кого презирали или предавали; к армии страдальцев, которые громко кричат о пустоте и горечи жизни и не смеют более надеяться. Они не понимают, что, однажды полюбив по-настоящему, они уже не могут полностью проиграть: что их боль, прах их надежд, как и всё остальное в природе, есть высшая конечная цель. Будет ли душа бессмертной, а ее сущность — эфемерной? Станут ли единственная мысль днем и единственный сон ночью эфирной звездой, которая ведет нас через мираж земной жизни, и которая все еще будет сиять безмятежно в момент нашего падения с обрыва времени; будет ли эта звезда, одна среди всего того, что делает нас тем, что мы есть, избрана, чтобы увидеть разложение, быть отвергнутой и забытой в могиле? Никогда! Там, по воле Провидения, которого мы не можем постичь, этот могучий зародыш ждет своего расцвета. Там мы узнаем и причину нашей печали, о которой теперь так часто задумываемся: там мы будем целовать жезл, который поразил нас, и узнаем славные цели, и сорвем сияющие плоды скорби, которая на земле наполняла нас такой болезненной тоской и такой мучительной болью.
Пусть многострадальный читатель простит нам эти многословные страницы, ибо тема эта заманчива и полна интереса для нас, смертных. В самом деле, если читателю или читательнице больше двадцати пяти лет, эти строки могут быть прочитаны ими без всякого нетерпения, ибо многие из нас хранят память о своей утраченной Анжеле, спрятанную где-то в анналах нашего прошлого, и те, кто уже едва дышит, все еще мечтают обрести ее в той бескрайней Вечности, где «все человеческие барьеры падут, все человеческие отношения закончатся, и любовь перестанет быть преступлением».
Глава XXXIII