Рассвет Полночи. Херсонида

Песнь пятая 167 Еще цвела под кровом их; Еще Меркурий рассекал Стопой крылатой зыбь Кафинску И по брегам летал Понтийским В спокойном обороте года; Летал бы, - но отважны чада Скитавшейся в степях Агари, Воздвигши пылких янычар И заключа все бранные позоры, Какие прежде здесь бывали, Позором пламенным лютейшим, Покрыли тенью бунчуков И долы, и хребты сии. - В то время самовластны ханы, Железны отрасли Аттил, Потомки грозных Чингисханов, Потомки лютых Тамерланов Лишь были данники Стамбула. Так славный полуостров лег Под звучною пятой Магмета. - Природа, резвая дотоле На сих горах, на сих лугах, Оцепенела, - побледнела Под бледной сению луны. - Жаль крымских прав, - конечно, жаль! Но честь моих единоверцов Велит признать меча их славу. Известно, что народы здешни Издревле в образе Гекаты, Поставленном в пустых распутьях, Сию луну боготворили, Что древ л е страшная Медея, С небес низведши в колеснице, Сгоняла солнцевых коней, 820 830

168 Херсонида Удерживала токов бег, Сдвигала с мест скалы и дебри И, мчася по погостам страшным С растрепанными волосами, Сбирала кости из гробов И в разных заклинаньях выла. - Не се ли повод был к тому, Что агаряне взяли в герб Луну, богиню древних страшну, Под строгой властию которой Природа воздыхала здесь. О сколь ужасна перемена Во всем была во дни их буйств! - Тогда ни виноград, ни смоквы, Ни персики, ни абрикосы Природных вкусов не имели. - Что в том, что осклаблялось В долинах тихо естество? - Насилье также усмехалось. - Вотще взирал несчастный житель На нежный пух брусквин душистых, На цвет червленый абрикосов, На темный и густый багрец Приятных слив и винограда; Все стало горько; все постыло; Все грозды крыли яд змиев Иль аспидов лютейшу желчь. Миртиллы, -Дафнисы, -Леандры Оплакивали похищенье Своих Коринн и Амарилл; Не вились кудри на главах; Упал румянец на щеках; В часы веселы кудри вьются; В часы веселы зрак цветет; Мирт гибкий не венчал их чел;

Песнь пятая 169 К чему? - пастушки все в оковах, А робки пастухи бежали В уединенны гор пещеры, Неся отчаянье туда И быв затворниками тамо, Соделывались мудрецами. - Вот повод сих пустынолюбцов! - Три страшных века проходило, Как здесь природа содрогала В горах, пещерах и долинах, Пронзаема Гекаты рогом. Отшельцы здесь два зла сретали. - Нередко подземе льны трусы, Шатая треснувшие горы, Сынов сих камней подавляли, Тогда как осенью они Плоды румяны собирали Иль жали в гнете виноград; Нередко ж скифы простирали Неумолимый свой кинжал В сии пещеры потрясенны, Тогда когда сии несчастны Себя беспечными там чли. - Сколь часто из злодейских рук Перун сверкал в пещерах сих? Сколь часто там стенали жертвы, Поверженные под перуном? Се! зрите кости на помосте! - Последний то пустынник был; Ах! - был отчаянный пустынник... Зло выше гор неслось - то правда; И он - едва не пал в смерть вечну; Однак восставлен от паденья; Он примирился с вечной жизнью.

170 Херсонида Вот как! - когда вокруг сих гор Срацински копия блистали; А он, несчастный, - умирал, От глада, - жажды умирал; Чего? - каких ужасных слов Из уст своих не отрыгал? - Внемлите, что вещал тогда В един от сих печальных дней, Взирая слезными очами На прах предместников своих: «Так точно... скоро я умру... Нисходит, - ах! нисходит вечер Моих несчастных также дней, В которых свет очей погаснет. - Увы! - когда ж сей сумрак будет И дни мои на век покроет? - Покроет он, - а что потом? - Уснуть, - и вечно не восстать? - Но ах! - какая ж пустота, Где я в безвестности исчезну От ковов зависти лукавой, От смертоносных всех наветов, От своенравий наглой силы Где все дремоты жизни слезной, - Печаль, - заботу, - нужду, - жажду В ничтожном мраке погружу? - Картина темна, - но любезна! - Почто же медлит меч срацин! О! - ежели злый рок коснит Найти меня, - и в яром гневе Ударить прямо на чело, - Я сам, - я сам найду его, Постигну, - поспешу навстречу... Нет в самых небесах руки, Что от положенного зла

Песнь пятая 171 В сей горькой жизни бы спасла! - Нет оной, - слышу лет колеса; Я слышу - бич небесный воет!..» Сказал, - и с громом потряслась Под ним растреснувшись гора. - Тут засверкал в очах его Сквозь слезы некий дикий огнь; И он, - прияв в дрожащи персты Гранитный изощренный нож, Наднес его на бьющусь грудь; А ради бодрости ужасной, Подобно лебедю при смерти На тихих берегах Меандра, Он в исступленьи возгласил Последню гибельную песнь: «Вот пропасть! - вижу здесь ее; Здесь вечная ничтожность, - благо! Туда я поспешу, - что медлить? Там - скроюсь от всего на веки; Там, - где светило восходяще И возвращающись луна Туман тлетворный извлекают И пьют пары густые бренья, - Там буду спать, - как позабыта Во всей природе вещь ничтожна, - Доколе кровь оземленится И израстит волчцы и лютик, А череп голыя главы Во прахе смуром побелеет; Увы! - когда Судья небес Из грозной тверди воззовет К сим трепетным костям шумящим, Едва ль в сей день они услышат Творящего Господня гласа? - 960 970