Растим братьев и сестёр

Многие дошкольники и младшие школьники высказывают желание обрести братика или сестричку. Однако, в первую очередь, эта просьба отражает стремление ребенка поскорее вырасти, стать взрослым или хотя бы старшим. Он рисует в своем воображении будущего партнера по играм и более интересную замену мишкам и куклам: настоящего ребеночка можно кормить и поить не понарошку, а на самом деле. Желание маленького ребенка заполучить братика или сестричку нельзя принимать за чистую монету: оно не имеет практически ничего общего с чаяниями взрослых. Ребенок руководствуется исключительно эгоистическими соображениями: ему нужно развлечение. Нужно, чтобы в доме был кто-то мельче и беззащитнее его самого (щеночек или сестричка). Взрослые же в умилении приписывают ребенку альтруизм: желание заботиться о братике или сестричке. Также многие родители наивно верят жарким обещаниям «помогать маме и папе, когда родится маленький», «играть с ним», «защищать его».

Дальше сюжет разворачивается примерно так: рождение братика или сестрички становится жестоким разочарованием для старшего ребенка — он перестал быть единственным, уникальным. Младшему все внимание — с ним играют, его ласкают, над ним квохчут, забыв о первенце, чье главенство безнадежно утрачено. С новорожденным не поиграешь — он только вопит да спит, спит да вопит.

Разочарование старшего ребенка, как правило, трансформируется в непослушание, капризы, гнев и агрессию по отношению к новорожденному. Порой объектами агрессии становятся и родители, особенно мама. Родители, в свою очередь, испытывают разочарование в старшем ребенке, который «обманул их»: не он ли упрашивал да умасливал, мол, родите мне братика или сестричку! А сейчас заявляет, что не хочет никакого братика, отказывается помогать и, более того, делает все назло, требует, чтобы младенца «выкинули на помойку». Родители обескуражены и раздражены. Первенцу кажется, что его стали меньше любить.

Воспоминания старой дамы: «Я забеременела Тиной, когдаЯне было 5 лет. Наверное, мы что-то такое при ней говорили. И вот однажды, на очередном приеме в кабинете врача, она протянула доктору заветную монетку со словами: “Возьмите. Я хочу сестричку”. Через полгода

она потребовала свой пятак назад. “А ее забирайте ", — сказала она врачу, имея в виду сестричку. Сегодня мои дочки — сами бабушки, а этот пятак так и остался печальным символом плохих отношений между моими дочерьми».

Старшие дети болезненно переживают очевидные результаты своих наблюдений, которые снова и снова убеждают их: к младшим относятся более терпеливо, более снисходительно и дружелюбно, чем к старшим. Даже став взрослыми, старшие не могут полностью изжить эти детские переживания. Вновь и вновь встают перед ними картинки с натуры, когда родители относились к ним куда строже и суровее, чем к их младшим братьям и сестрам.

Виктории 46 лет. Она учительница. «Моя сестра родилась, когда мне было двенадцать лет. Я уже ребенком недоумевала: каким образом ей сходит с рук то, за что меня нещадно шерстили? Понятно, что она родилась у людей, которые пришли к ее появлению воспитателями со стажем, более зрелыми и спокойными. Но разница в их подходе к детям была слишком разительной. Помню, лет семи от роду я пролила на пол чернила, хотя была строго предупреждена не баловать с чернильным пузырьком. Затем — я вся в соплях долгодолго соскабливала чернильные пятна с пола огрызком бритвы. К Люсе так суровы родители, конечно, не были. Я чуть не половину времени проводила в углу. Благо, воображение у меня было живое, и я, стоя в углу, развлекалась, придумывая всякую всячину. Когда Люсю впервые отправили в угол, ей было лет пять, и она не могла взять в толк, чего от нее хотят. Стояла, озиралась, недоумевала. Кончилось дело всеобщим хохотом — про наказание все забыли. Все, кроме меня. Мне было горько за себя ребенком — доля здорового добродушия и благостного отношения мне бы тоже не помешала.

Когда Люська небрежно писала в прописях, мама говорила: “Люсенька, в следующий раз надо больше стараться". Мне в таких случаях без слов выдирали страничку с выполненным заданием. И я, как дура, корпела над прописями еще полчаса. Порой я задаюсь вопросом, не оттуда ли берет начало мой писчий спазм? Вырви мама страничку у вальяжной Люси, та бы заботливо разровняла помятыйли-

сточек и отнесла в школу. Либо вышла из положения как-то иначе. Знаю одно: в конфликт с мамой она бы не вступила. Но и заново работу делать не стала бы.

На сестру меньше орали, ееменьше обижали и унижали. Понятное дело, мамаша в двадцать и в тридцать два — это две разные мамаши. Но детям-то до этого дела нет! Словом, я за Люсю рада, все понимаю про любимых родителей. Но от ощущения, что со мной обходились чересчур сурово, избавиться не могу».

Очень часто груз ответственности, взваленный родителями на плечи старшего ребенка, оказывается для того непосильной ношей, которая давит на него всю жизнь.