Еще раз о Дон Кихоте и Санчо Панса
Уважаемая редакция!
Мне было приятно получить Ваше письмо от 23 июня, свидетельствующее о том, что Вы тщательно ознакомились с моим письмом от 21 мая. Но содержание Вашего письма побуждает меня после достаточно долгого размышления вновь Вам написать, так как Вы в Вашем письме защищаете право подавать как объективное – искажение того или иного образа. Вы ссылаетесь на то, что термин «непроницаемое животное» в отношении Санчо применен самим Шаляпиным в письме к Горькому, но в передаче об этом не упомянуто. У каждого, слушавшего передачу, создается впечатление, что такое понимание Санчо не только разделяется редакцией, но вообще соответствует и пониманию Сервантеса. Ведь название передачи было «О бессмертном рыцаре печального образа», а не об опере Масснэ, которую, кажется, никто не считает, в целом, шедевром, и не о мнении Шаляпина, у которого было немало ляпсусов в жизни. Я, конечно, помню немного из оперы Масснэ, помню только, что, кроме указанной мною центральной арии, она не оставила сильного впечатления, но ведь слова-то Санчо «пойдем, святой герой, пойдем скитаться снова» взяты из оперы Масснэ, а не из романа, так что основное – сознательная преданность Санчо – у Масснэ сохранено.
Я возражаю против того, чтобы единственное толкование, данное в широковещательной передаче, посвященной какому-либо классическому образу или исторической личности, было основано на ошибках или сознательных искажениях образа или личности, сделанных даже самыми выдающимися представителями культуры. Для иллюстрации этого остановлюсь на трактовке национальной героини Франции Жанны д’Арк рядом выдающихся писателей.
Шекспир в пьесе «Генрих VI» называет ее «проклятой черной служительницей ада». Вольтер в «Орлеанской девственнице» подверг ее осмеянию. Такие злобные, несправедливые суждения были вызваны необузданными «убеждениями чувства»: у Шекспира ультрапатриотизмом, у Вольтера – еще более неистовым антиклерикализмом.
Но, вероятно, почитатели святой Жанны не искажали этого образа? Обратимся к одному из шедевров мировой литературы – «Орлеанской деве» Шиллера, которую Гёте считал его лучшим произведением.
История гениальной девушки хорошо известна: благодаря своему энтузиазму и полководческому таланту она освободила Орлеан, нанесла ряд поражений англичанам, короновала в Реймсе Карла Седьмого, из-за предательства завистников оказалась в плену, была предана Карлом Седьмым, которого она возвела на престол, и, наконец, была торжественно сожжена как еретичка и сообщница дьявола. Протоколы допроса полностью сохранились: из них ясно, что главный обвинитель, епископ Кошон, был, видимо, честным человеком, искренне убежденным в том, что Жанна была орудием дьявола, а не Бога. Как можно повторять такую нелепость? Но если мы возьмем пьесу Шиллера (существует, как известно, прекрасный и очень близкий к подлиннику перевод В. А. Жуковского, в измененном виде, послуживший в качестве либретто оперы П. И. Чайковского), то там мы увидим, что главным обвинителем Жанны выступает ее собственный отец, Тибо (действие IV, явление 10-е):
За Жанну пробует заступиться ее верный поклонник Дюпуа, но страшные удары грома его прерывают, Жанна молчит, и это истолковывается как признание вины, и даже ее жених, Раймонд, не покидающий ее в изгнании, думает, что она колдунья. После ряда перипетий Жанна погибает не на костре, а в сражении, спасая «доблестного» Карла Седьмого, который мужественно спешил к ней на выручку. Все это – сплошная выдумка, вставленная для того, чтобы придать «романтический» характер Жанне. Почему же Жанна не отвечала на обвинения родного отца? Потому что она считала себя действительно виновной. А в чем она считала себя виновной? В том, то она нарушила обет, данный ею Святой Деве Марии (действие III, явл. 10-е):
Но, пораженная видом его, она отпускает Лионеля на свободу и тем нарушает обет не щадить ни одного британца.
(Действие II, явл. 7-е):