Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Гладстон пришел к власти, словно халиф, избранный волей народа. Консервативный вельможа лорд Солсбери заметил: «Сама перспектива либерального большинства меня не расстраивала. Но такое поражение — совсем другое дело. Это настоящая катастрофа, и я боюсь, она не оставит от партии камня на камне». Затем в парламенте произошла диверсия. Среди новых депутатов был Чарльз Брэдлоу — тот самый, который вместе с Анни Безант боролся за пропаганду контрацепции. На этот раз он спровоцировал скандал, отказавшись принести официальную присягу члена парламента, и потребовал переформулировать ее, торжественно заявив, что он атеист. Его заявление вызвало взрыв притворного возмущения, которое сделало бы честь Гилберту и Салливану. Брэдлоу отказали в удовлетворении просьбы, однако на дополнительных выборах он подал заявку на повторное избрание и снова был избран. Он явился в Вестминстер с большой толпой и силой прорвался в палату общин, но был вытолкан в Пэлас-ярд. Он пытался войти еще четыре раза, его снова выгоняли, после чего он переизбирался. Брэдлоу знал толк в саморекламе и от души наслаждался своей сомнительной славой и даже своим кратким тюремным заключением, попавшим в заголовки газет. Вызвав немалое замешательство у Гладстона и Либеральной партии, он наконец занял свое место в 1886 году. Два года спустя, в 1888 году, он добился принятия нового, более гибкого Закона о присяге.

Дизраэли как будто отнесся к своему падению не слишком серьезно. Вероятно, оно не стало для него неожиданностью. Его тяготило разве что огромное количество прошений о должностях, назначениях, синекурах и личных встречах, которые он получил перед тем, как окончательно уйти со сцены. Он знал, что королева будет скучать по нему так же сильно, как он по ней: между ними возникла теплая дружба, и он понимал, насколько она привыкла рассчитывать на своих союзников.

Нетрудно догадаться, что его политических оппонентов вряд ли ждал теплый прием в Букингемском дворце. В частной переписке Виктория писала о Гладстоне, что «скорее отречется от престола, чем предложит должность премьер-министра и вообще согласится иметь хоть какое-то дело с этим полубезумным смутьяном, который скоро разрушит все до основания и станет диктатором». Впрочем, позднее она несколько успокоилась, и Дизраэли смог убедить ее, что Гладстон — единственный перспективный кандидат и в любом случае он слишком стар, чтобы долго продержаться у власти. Его пророчество не сбылось — Гладстон оставался в политике еще 14 лет.

Лорд Дерби принимал у себя Гладстона осенью 1881 года. Он писал:

Общее впечатление, да и мое частное мнение таково, что в разговоре он намного приятнее, легче и непринужденнее, чем можно было ожидать, исходя из его поведения на публике. Ни один предмет не кажется ему неподходящим для беседы. Обо всем, большом и малом, он готов рассуждать одинаково многословно и подробно, что в целом характерно для его речи. У него нет чувства юмора, он шутит редко, и его шутки всякий раз плохи. Есть что-то странное в той искренней серьезности, с которой он берется за любую тему. Вчера я слышал, как в ответ на чье-то замечание об улицах Ливерпуля он прочел нечто вроде лекции о различных способах дорожного ремонта. Он подробно описал несколько видов работ, как если бы отвечал на экзамене… Со времен лорда Брума я не встречал подобной неугомонной энергичной говорливости. Он никогда не перестает говорить, и говорит хорошо. Невозможно представить, чтобы он имел какие-то личные заботы или дела. У него осунувшееся лицо и безумный взгляд…

Пожалуй, это лучшее описание современника, на которое мы могли рассчитывать.