Господа, мы живем в век рекламы, в век пилюль Холлоуэя, горчицы Колмана и наилучшего отборного чая Хорнимана. Непрерывный поток рекламы оказывает столь благотворное действие на торговлю, что Либеральная партия со свойственной ей предприимчивостью приложила этот метод к политике. Премьер-министр [Гладстон] — величайший из ныне живущих мастеров персональной политической рекламы. Холлоуэй, Колман и Хорниман ничто по сравнению с ним. Занят ли он своим здоровьем, отдыхает или молится — о каждом его шаге мужчин, женщин и детей Соединенного Королевства оповещают крупные красочные заголовки.
Это был один из первых примеров медиаполитики, возникшей во второй половине XIX века. Возможно, зарождение этой тенденции было связано с тем, что в 1867 году избирательное право получили городские ремесленники.
Однако Гладстону активно противостояла группа тори под руководством самого Рэндольфа Черчилля. В Черчилле и его соратниках неуважение и дурные манеры молодости сочетались с энергией неосуществленных амбиций. Они бравировали преимуществами так называемой консервативной демократии, но когда Черчилля спросили, что это такое, он ответил: «Честно говоря, я сам не знаю, что такое консервативная демократия. Полагаю, это, в сущности, оппортунизм. Просто скажите, что вы консервативный демократ, и этого достаточно». Иначе говоря, они были до слез наивны, и даже имя Черчилля не всегда могло спасти их от поношения.
Их называли Четвертой партией, и они стремились изгнать из политики «старую банду» консервативных вельмож, таких как Стаффорд Норткот, больше всего любивший извлекать много шума из ничего. Однако некоторые их билли в заметно урезанном виде все же попали в Свод законов. В их числе были Закон о банкротстве и Закон о патентах 1883 года. Выдвинутый в том же году Закон о коррупции и незаконной деятельности должен был искоренить махинации и шантаж чиновников.
В реформе избирательного права оставался еще один незакрытый вопрос. Процесс шел медленно. Через пять лет после того, как в 1867 году Дизраэли колдовал над вторым Законом об избирательной реформе, парламент принял Закон о тайном голосовании, название которого полностью отражало его суть. За Законом о коррупции (1883) последовал Закон о народном представительстве (1884), уравнявший избирательные права избирателей графств и городов. Все эти меры составили третий этап избирательной реформы и наделили правом голоса сельскохозяйственных рабочих, тем самым в три раза увеличив численность электората. До всеобщего избирательного права, впрочем, было по-прежнему далеко: из избирательного процесса оставались исключены женщины и 40 % мужчин.
Настоящая политическая буря разразилась вокруг выдвинутого в следующем году нового Закона о перераспределении парламентских мест. Расширение избирательного права считалось «добрым делом», но, чтобы защитить интересы тори, консерваторы должны были добиться всеобщего перераспределения мест. Тори из палаты лордов и либералы из палаты общин сражались, словно олени в брачный сезон, до тех пор, пока опосредованное давление со стороны королевы не заставило обе стороны встретиться в доме на Арлингтон-стрит для обсуждения этого вопроса. В ходе этих маневров Солсбери проявил себя как гениальный тактик. Парламентских мест лишились примерно 79 городов с населением менее 15 000 человек. Теперь в крупных городах выделялись одномандатные округа: 160 мест были упразднены и 182 заново созданы. Избирательные права получили дополнительно два миллиона человек. Крупные мегаполисы поделили на примерно равные округа, присоединив к ним обширные пригородные области. Многие считали эти меры слишком самонадеянными. Разве недостаточно было увеличить число избирателей? Откровенно говоря, суть этих вычислений понимали очень немногие, но если дело необходимо сделать, считали все, пусть оно будет сделано скорее.