Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Гордон не подчинился инструкциям, полученным из Уайтхолла, и выступил в поход для устрашения суданцев. Все это не сулило ничего хорошего. Прибыв в суданскую столицу Хартум в феврале 1884 года, он объявил о намерении удерживать и защищать город вместо того, чтобы эвакуировать людей и сдать его Махди и его последователям. Когда суданские войска подошли к городу и осадили его, он вопреки всему решил сражаться. В течение двух лет он удерживал последний рубеж в городе, забрасывая Лондон планами о перехвате инициативы, пленении или убийстве Махди, в то время как взбудораженная публика требовала отправить ему на помощь подкрепление, чтобы спасти его от ужасной участи, которую он как будто предпочитал не замечать. Страна бурлила. Кабинет министров так и не смог договориться, и в июне 1884 года Гладстон сообщил, что «у них нет новых причин считать необходимой экспедицию для помощи генералу Гордону». Они могли отклонить его предложения и приказать ему возвращаться домой либо принять их и послать подкрепление. Они не сделали ни того ни другого.

Обнаружив, что вся страна восстала против него, Гладстон пришел в смятение. Огромные газетные заголовки требовали ответить, когда будет отправлена помощь. «Распоряжение об экспедиции на Нил отдали слишком поздно, — писал Бэринг в «Современном Египте» (Modern Egypt; 1908), — и причина этого заключалась в том, что мистер Гладстон не принимал простых доказательств очевидного факта, вполне понятного и куда менее могучим умам». 26 января 1885 года осаждающие ворвались в Хартум. Генерал Гордон в своей белой форме ожидал их на ступенях дворца. Ему отрубили голову, а тело сбросили в колодец. Через два дня в Хартум прибыло подкрепление.

Публика пришла в неистовство. Королева послала открытую телеграмму с выражениями сожаления о случившейся катастрофе. «Новости из Хартума ужасны, — писала она. — Но еще ужаснее мысль о том, что все это можно было предотвратить и спасти множество драгоценных жизней, начав действовать раньше». Послание королевы мог прочесть любой почтовый служащий, — несомненно, на это оно и было рассчитано. Кабинет обсуждал свою отставку, но не пришел ни к каким определенным выводам. Кругозор министров ограничивался пределами их карьеры, и отставка означала политическую смерть. Гладстона открыто называли убийцей Гордона. За пятьдесят лет общество не испытывало более мучительного потрясения, и это во многом оттолкнуло британскую публику от либерального правительства. Сам Гладстон погрузился в пучину бессильного гнева и осыпал себя истерическими упреками.

В правительстве преобладало общее ощущение нестабильности. Шла ли речь о Судане, бюджете, Ирландии, Законе о принуждении, всегда находился тот, кто считал, что коллеги предали его в этом вопросе. Гладстон признался жене, что это был «дикий политический роман с непрерывной чередой сменяющих друг друга необычайных происшествий и чудесных спасений в тот момент, когда все, казалось, висело на волоске». Когда в июне 1885 года палата общин отклонила бюджет, Гладстон воспользовался этой возможностью и ушел в отставку, после чего тори лорд Солсбери занял кресло премьер-министра и оставался в нем семь месяцев. У него была идея. Тори имели поддержку большинства в палате лордов, и, если бы они начали вести себя как радикалы, это не уронило бы их в глазах страны. Дизраэли однажды такое удалось. Поэтому Солсбери с подачи Гладстона соглашался, что тори, возможно, скорее удастся провести радикальные меры в отношении Ирландии. На самом деле это была лишь химера, и, вероятно, он это понимал. В ответ на заявление националистов: «Мы должны доверять ирландскому народу» — он заметил: «Доверие зависит от людей, которым вы доверяете. Вы не доверили бы свободные представительные учреждения, например, готтентотам».