Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Множество либеральных парламентариев, в том числе представители той старой фракции, которые до сих пор предпочитали называть себя вигами, были решительно против сокращения роли парламента в управлении и обособления наций в пределах империи. Они восстали, и их отступничество спровоцировало великий раскол в Либеральной партии.

В следующие несколько месяцев Гладстон, по-видимому, с искренним наслаждением работал над проектом Закона о самоуправлении Ирландии. Один из его личных секретарей сэр Алджернон Уэст писал:

Чрезвычайное воодушевление, с которым он подходил к предмету, занимавшему тогда его мысли, превосходило и затмевало все те маленькие увлечения и привязанности, что заполняют жизнь менее великих людей. Он мог думать только о том, как довести до конца этот грандиозный труд, и орудия этого труда были ему дороже всего остального, а люди, объединившиеся с ним в тот момент, превосходили величием многих знаменитых деятелей прошлого.

Несколько проверенных государственных деятелей и надежных членов кабинета под руководством Гладстона быстро и без лишнего шума разрабатывали закон.

Когда в конце марта кабинет собрался, чтобы обсудить предложения Гладстона, в числе которых был проект создания ирландского правительства, имеющего полномочия сбора налогов, Чемберлен и секретарь по делам Ирландии сэр Джордж Тревельян покинули помещение и больше не возвращались.

8 апреля в палате общин царило лихорадочное возбуждение. Все места были заняты. Гладстона приветствовали радостные выкрики поклонников, встречавших его по дороге к Вестминстеру, и несмолкающие аплодисменты его сторонников в палате общин. Он говорил три с половиной часа, последующие дебаты продолжались 16 дней. Перед окончанием дебатов Гладстон встал и воззвал к своим коллегам: «Ирландия стоит перед вами и смотрит на вас с ожиданием и надеждой, почти что с мольбой…» Он наверняка понимал, что проиграет. Против проголосовали 93 либерала, и Закон о самоуправлении Ирландии был отклонен 343 голосами против 313. Либералам теперь противостояли либеральные юнионисты, причем последние занимали такую же жесткую позицию по вопросу сохранения унии, как их консервативные коллеги. Либеральные юнионисты и консервативные юнионисты одинаково смотрели на многие жизненно важные вопросы того времени, и вскоре они сформировали единую партию.

Гладстон ничуть не огорчился. Он обвинил в своем поражении корыстные интересы верхушки общества и уже не в первый раз заявил: «Правы массы, неправы классы». Многие либералы обвиняли его в том, что он связал судьбу своей партии с блуждающей звездой ирландского национализма, и эта проблема, как сказал Роузбери, «будет затмевать и перечеркивать все остальные проблемы Англии до тех пор, пока для нее не будет найдено решение». Химеру, созданную его разумом, он считал вопросом первостепенной важности.

После того как Закон о самоуправлении Ирландии был отклонен, королеву попросили распустить парламент. Пусть решают люди. Следующая предвыборная битва отличалась особой ожесточенностью. Рэндольф Черчилль высмеивал проект самоуправления Ирландии как «чудовищную смесь глупости, экстравагантности и политической истерики… Даже концентрированный гений Бедлама и Колни Хэтча, вместе взятых, вряд ли сумел бы соткать более поразительную паутину абсурда». Именно так многие воспринимали ситуацию. Соединенное Королевство, не говоря уже о Либеральной партии, будет расколото на части, чтобы «удовлетворить амбиции спешащего куда-то старика». Гладстон действительно выглядел постаревшим, согбенным и бесконечно усталым, но, несмотря на это, он снова отправился в агитационный тур по стране, словно только бальзам народного признания мог исцелить его израненный дух. В своем дневнике он писал о выступлении в Ливерпуле в конце июня: «Семь или восемь часов в шумной процессии, выступал перед пятью или шестью тысячами человек в течение одного часа сорока минут… Я вышел к ним, охваченный горечью, пылая духом, но Господь возложил на меня свою руку». Библейские мотивы позволяют предположить, что он воображал себя кем-то вроде ветхозаветного пророка. Королева была встревожена. «Прискорбно видеть, — заметила она, — что человек в семьдесят семь лет ведет себя подобным образом и опускается до обыкновенной демагогии… Если бы только его можно было остановить».