- Да. Он делает так со всеми своими вассалами. Заставляет их ненавидеть друг друга и никому не доверять. Навеки сшитые друг с другом бедолаги, которых вы называете химерами, нужны лишь для того, чтоб подпитывать эту вражду, настраивая жителей Салуццо против Турина.
Берхард прищурился.
- Ворон ворону глаз не выклюет, так, сдаётся, говорят. Ну пощипал Паук баронов Лотара, что с того? Неужто старик де Салуццо так на него обозлится, что и за один стол больше не сядет?
Гримберт невесело усмехнулся.
- Едва ли сядут. Маркграф де Салуццо тоже получил на прощание от Паука напоминание о своём грехе. Из тех, что нескоро забываются.
Берхард нетерпеливо дёрнул плечом.
- Любит же ваш брат языком трепать. Так, глядишь, скоро и рассвет займётся. Двигай себе, мессир, и оборачивайся пореже. Буду жив – догоню. А не догоню, так поставь от меня свечку в соборе Святого Павла в Бра - за поминовение души старого дурака.
Не говоря более ни слова, Берхард скользнул в темноту, да так, что даже снег под ногами не скрипнул. Гримберт какое-то время смотрел ему вслед, несмотря на то, что маломощные сенсоры не могли обнаружить даже тени, потом медленно развернулся и повёл машину вперёд. Берхард был прав, до рассвета оставалось не так и много времени.
***
Идти в одиночку оказалось еще сложнее. Гримберт быстро понял это, едва блекло-серый отсвет рассвета лег на снег. Теперь у него не было идущего впереди проводника, который обходил невидимые под белым покровом рытвины и ямы, указывал на осыпи и опасно колеблющиеся булыжники. Теперь он сам себе был и авангардом и обозом. И, судя по скорости и беспомощности, все-таки более обозом.
Терморегулировка в доспехе работала так скверно, так что Гримберт так и не смог согреться. Одно спасало – воспринимая через нейро-штифты ощущения стального тела, он почти переставал ощущать сигналы того кома искалеченной плоти, что прятался внутри. Иногда это помогало.
Он шел без остановок до самого полудня, но когда обернулся, чтоб оценить путь, оказался неприятно удивлен – цепочка оставленных им следов была совсем не так длинна, как ему представлялось. Штатный одометр доспеха при всей своей примитивности работал безукоризненно – четыре имперские мили. Гримберт с удовольствием сплюнул бы в снег по традиции «альбийских гончих», если бы плевок не повис на внутренней обшивке кокпита. Четыре мили! Даже хромая собака сделает больше. Но выбора у него не было. Он продолжал идти, выдерживая заданное Берхардом направление.
Не раз у него возникал соблазн свернуть в сторону. Карты Альб из памяти доспеха прилично устарели и пестрели заметными неточностями, но все еще в общем относительно верно трактовали окружающий его пейзаж. Он то и дело отмечал уходящую в сторону тропу или уютную долину с ровным спуском или манящий перешейк… Возможно, там, где нет снега, ему удалось бы затеряться, оторвавшись от погони. Мучимый тревогой и вынужденным бездельем, Гримберт все утро рассматривал карты, но так и не сменил направления. Берхард указал ему нужный курс, а он определенно относился к людям, которые знают, что говорят.
Берхард… Он ощутил неприятное щекочущее чувство в груди, похожее на прикосновение мохнатой паучьей лапки. Твой Берхард сейчас, должно быть, уже в двадцати милях отсюда, идет по тропе, ведущей к Бра, и беззаботно насвистывает. Вернувшись домой, он выпьет пару стаканов дрянного вина и поздравит себя с тем, что прожил еще день, сохранив голову. А баронская корона… К чему корона, если не на что ее надеть?
Берхард появился уже после полудня. Возник, словно призрак, из-за скалы, и быстро устремился вслед за Гримбертом. Шаг у него был короткий, но нечеловечески стремительный – спустя полчаса он нагнал его и зашагал вровень, спокойный и собранный, как обычно, словно всего лишь отходил опорожнить мочевой пузырь за ближайший камень.
- Дело паршивое, мессир, - без вступления произнес он, - Я же говорил, случайных людей здесь, в Альбах, не бывает. И тропинки случайно друг с другом не сходятся.
- Что ты узнал?
- Их пятнадцать, - кратко отозвался Берхард, - Точнее, уже тринадцать. Двух я из мушкета ухлопал, когда они за мной увязались. Только больше они себя так дурить не дадут. Ребята суровые, хоть и не иберийцы. И они не из Салуццо.
- Откуда?
- Не понять. Говор нездешний, как будто. Я совсем уж близко к шатрам не совался, понятно, только пару слов и перехватил… Зато разузнал, кто у них главный.
- Кто? – резко спросил Гримберт.
Берхард скривился.
- Какой-то там мессир Лаудо, что ли…
- Лаубер?
- Точно. Мессир Лаубер.
- Мессир Лаубер…
- Так они его называли. Видать, важная птица.
Гримберт стиснул зубы.
- Проклятый падальщик…
- Не падальщик, - Берхард мотнул головой, - Не та порода. Скорее, ястреб. Такие вонзают когти в спину так, что кости трещат. И добычу выслеживать тоже умеют.
Гримберту захотелось от отчаяния садануть стволом орудия по гранитному валуну, как кулаком.