Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Помимо военнопленных группа советских узниц включала «восточных рабочих», обладавших меньшими шансами на выживание в силу ряда причин. Женщины, угнанные на принудительные работы в Германию, так же, как и военнопленные, являлись славянками, а значит, не имели возможности закрепиться в лагерном «самоуправлении». Однако в их среде отсутствовали лидеры, владевшие иностранными языками и устанавливавшие контакты с иностранными узницами. Общение с представительницами других национальностей строилось у «восточных работниц» на невербальном уровне либо на русском языке, если иностранки им владели[440]. «Восточные работницы» не смогли организовать внутреннее пространство блоков, в которых размещались таким образом, чтобы это способствовало их выживанию в условиях лагерной антисанитарии. Подобная ситуация обусловливалась отсутствием у них лидеров, а также принципов, в соответствии с которыми упорядочивались действия группы. При этом женщины не имели такого уровня поддержки со стороны представительниц европейских левых взглядов, каким обладали военнопленные. Большинство из них являлись крестьянками по происхождению и прибыли из различных областей СССР, прежде всего из Украины. Они не обладали ни достаточным уровнем образования, чтобы знать иностранные языки и контактировать с другими узницами, ни широтой мировоззрения. Отсутствие опыта участия в таких структурированных организациях, как армия и партия, не позволяло им создать группу со своей структурой и моделью поведения, что осложняло выживание в экстремальных условиях. В итоге «восточным рабочим» приходилось опираться преимущественно на свой индивидуальный опыт и физическое здоровье.

Взаимоотношения внутри группы советских женщин складывались напряженно и противоречиво. Уже по прибытии в лагерь военнопленные не желали идентифицировать себя с остальными советскими узницами. Они потребовали у лагерной администрации винкель, отличавшийся от всех и подчеркивавший их статус бывших военных[441]. В результате бойкота военнопленные получили красные треугольники с буквами «SU» – «Советский Союз»[442]. Таким образом, они сразу позиционировали себя как особую категорию советских узниц, с собственной групповой идентичностью. В воспоминаниях бывших «восточных рабочих» нередко подчеркивалось отстранённое отношение к ним со стороны военнопленных-женщин[443]. Однако существовали и такие случаи, когда военнопленные становились их наставницами, рассказывали о положении на фронтах, давали различные задания[444]. Военнопленные пытались не только помочь соотечественницам, но иногда и повлиять на мировоззрение «восточных рабочих».

Причинами сложных взаимоотношений между советскими военнопленными и «восточными рабочими» могли служить как опыт военных, отличавшийся от опыта остальных советских женщин, так и возможность взаимодействия с заключенными-иностранками, прежде всего европейскими коммунистками, определявшими многое в лагере в силу их статуса в лагерном «самоуправлении». Все это позволяло военнопленным выстраивать такую модель отношений с «восточными рабочими», когда, обладая большей информацией, военнопленные как бы «просвещали» других узниц. Они могли ощущать собственное превосходство по отношению к тем, кто был угнан в Германию в качестве гражданского лица или прибыл добровольно[445].

Безусловно, «восточные рабочие» старались обеспечить себе лишнюю порцию еды, одежду, лечение, но в сравнении с военнопленными эти попытки затруднялись отсутствием поддержки со стороны наиболее авторитетных лагерных групп[446]. В некоторых случаях противоречия во взаимоотношениях между женщинами из Советского Союза и заключенными – представительницами лагерного «самоуправления» выражались в открытом противостоянии. В воспоминаниях бывших «восточных рабочих» имеются свидетельства даже о драках, например, с польками[447].

Наряду с коммунистками именно польки являлись наиболее влиятельными в лагерной иерархии заключенных. Однако подобное положение сложилось отнюдь не сразу. Как и в случае с представительницами левых взглядов, до 1941 г. гражданки Польши не играли сколько-нибудь значимой роли в «самоуправлении» узниц Равенсбрюка. Лишь с изменением в 1941 г. приоритетов нацистской политики по организации внутрилагерного управления, а также прибытием в лагерь полек, говоривших по-немецки, из Померании, Познани, Силезии, ситуация начала меняться. Появившимся женщинам удалось установить контакты с немецкими и австрийскими заключенными по политическим статьям, благодаря поддержке которых они начали занимать посты «блоковых» и «штубовых». В дальнейшем на утверждение полек в лагерном «самоуправлении» повлияло увеличение их общего числа среди массы заключенных концентрационного лагеря[448].