Равноденствие

Вирке не отвлекалась от нелёгкого дела: улыбалась, скакала, вела плечами, ввинчиваясь в потоки душного воздуха. Кто-то распахнул окно и игривый ветер, вскочив на подоконник, промчался по столам, опрокидывая опустевшие чашки, и задрал танцовщице выбившуюся из штанов рубаху, оголив ненадолго живот. Толпа восторженно загудела, шумно раздвинув столы ещё сильнее. Одна, две, три пары радостно присоединились к танцу, а ошалевший от собственного успеха музыкант, краснея, как варёный рак, надувался от гордости и бил по струнам громче, громче, громче, да всё не мог заглушить теперь уже дружный топот ног.

Прыжок! Удар! Шаг! Поворот!

Шум и грохот заполнили мигом ставшую тесной залу, а я уже с трудом различал меж выскочивших на расчищенное место гостей сестру. Распущенные волосы крыльями загнанной в толпу вороны мелькали то тут, то там, Вирке подпрыгивала выше всех, одного за другим меняя партнёров, а те всё чаще старались не отплясывать древний танец веселья, а распустить руки и приобнять красавицу.

Я поднялся прекратить глупое действо. Нет уж. Только шуму наделает. Пусть сидит рядом.

– Белен, чего ты? – озабоченно прикоснулась ко мне Бри.

– Ничего, – успел буркнуть я, перемахивая сразу через две косо составленные скамьи и расталкивая пьяные рожи.

Позади послышался довольный шепоток Ионы:

– Не лезь, милая. Не твоего ума дело, пусть сами разбираются!

Я меру осторожно отодвинул в сторону нерасторопных куриц, что так старательно пытались продать свою красоту постояльцам, и враз померкли перед, в отличие от них, не разукрашенной, относительно (на мой взгляд, всё-таки не очень) скромно одетой и даже не старающейся Вирке. После такого представления клиентов им не найти. А может, налюбовавшись на недоступную красотку, напротив, мужики повалят один за другим – только успевай складывать монеты в кошелёк. Замешкавшегося низкорослого толстяка я аккуратно приподнял за шкирку и усадил на стол возле недоеденного, да так и брошенного кем-то сыра; забытого мальчугана не старше пяти лет сунул в руки первой попавшейся бабе. Дальше пришлось работать локтями: распалённые, потные, вонючие тела неуклюже скакали вокруг моей женщины, и каждое норовило хоть бедром, хоть ладонью прикоснуться, задеть, хоть пару шагов сделать рядом.

– Куда прёшь?! – едва начавший бриться паренёк набычился, разворачиваясь к тому, кто невзначай толкнул его, заставив обернуть кувшин с весьма приличным пивом, но что-то во мне заставило его сдуться и ретироваться.

– Не мешай, малый! – добродушно посоветовал здоровенный детина с мозолистыми руками, не решающийся присоединиться к танцу, но на все лады, старательно попадая мимо музыки, прихлопывающий в ладоши. – Видишь, хорошо людям!

– Уйди с дороги, – предупредил я.

– Остынь! – в свою очередь улыбнулся щербатым ртом он.

Я ударил по колену. Не сильно, так, чтобы точно ничего не сломать землепашцу, но убедить не вмешиваться. Детина припал на одну ногу, мгновенно отпуская сжатое в лапище моё предплечье, но тут же развеселился: давно, видать, драться не приходилось. А так соскучился!

Не желая того, мы повторяли танец, застряв меж двумя столами, скакали – я повыше, он погромче – на клочке потемневших от времени и пролитых яств досках. Я привычно уворачивался от рук размером с медвежий капкан. Один удар – и до утра я бы точно не помешал никому. «Медведь» прихрамывал, косолапя, проворачивался, надеясь успеть за вертлявым, как заяц, соперником, а я, чувствуя себя рядом с деревенщиной тощим мальчишкой, вскочил на скамью, чтобы достать повыше, и вписал кулак в челюсть невовремя вставшего на моём пути мужика.

Хрустнуло. Судя по боли в пальцах, во мне, а не в челюсти соперника.

– Малый! Ну зачем же ты так?! Руку бо-о-о-ольно? – с искренней заботой поинтересовался он и добавил, сжимая ладонь и готовясь опустить её меж ушей надоедливого косого: – А сейчас ещё больнее будет!

Я метнулся в сторону, попутно вознеся мольбу Богине, и та, видимо, позабавившись нашей потасовкой, вняла: вой «медведя» позади возвестил, что удар пришёлся по чему-то незапланированному. Я выпрямился, готовый снова уворачиваться, и опасливо оглянулся: детина старательно дул на занозу в мизинце и с трудом сдерживал крупные горячие слёзы. Я сорвал чистое полотенце с пояса протанцевавшей мимо служанки, макнул концом в забытое кем-то вино и швырнул страдальцу:

– На, приложи.

Детина обиженно отвернулся, но рану протёр и принялся внимательно рассматривать на свет. А я, наконец, пробился к ускользающей и норовящей скрыться в веренице танцоров сестре.

– Вирке, прекращай дурить!

– Тебе что-то не нравится? – крутанулась она, высокомерно мазнув мне по лицу кончиками волос и тут же переметнувшись к ожидающему своей очереди партнёру.

– Не нравится! Ты ведёшь себя как… как… как не должна! – прошипел я, с силой разворачивая её к себе.

– Танцую, только и всего! Ты ведь не захотел пойти со мной. Так тут желающих достаточно, если что, – попыталась вновь отвернуться она.

– Пошли к столу, – велел я.

– И не подумаю!

– Вирке!

– Белен?

– Ты сводишь меня с ума!