Равновесие крови

В то же время было немного боязно: Арт втрое старше меня, и это было заметно по его покровительственному отношению. По его поведению, манере говорить, в его знаниях и суждениях. Между нами пропасть, и страшно представить, насколько молодые жены на самом деле одиноки.

От дурных мыслей помогает слияние. Оно же будет сглаживать острые углы и недопонимание. Лед сойдет, а мы останемся. Навсегда.

Я сильнее сжимаю его руку, и он оборачивается, оглядывая меня с вопросом. В ответ мотаю головой, убирая с глаз непослушные пряди волос, и забываю обо всяких глупостях, оставляя только предвкушение развлечения.

И правда, Арт придумал истинное искушение для неопытной новоявленной горожанки. Он уверенно вывел меня за пределы дворца к роще, где нас поджидала пара гнедых лошадей, так что ехать предстояло верхом.

Мы остановились на постоялом дворе небольшого ресторана с забавным названием «Морские Пампушки», у которого верхний этаж отдан под гостиницу. Как объяснил Арт, он когда-то знал хозяина и был уверен в его порядочности. Правда, мы не представились, просто сделали остановку, чтобы перекусить.

Пышнотелая официантка улыбалась во весь рот, лукаво поглядывая на нас и давая сотню советов, куда сходить после обеда. А под конец выставила перед нами две чекушки со сладкой настойкой, сопроводив комментарием: «Пирату и его избраннице от Клычка с наилучшими пожеланиями». Арт звонко рассмеялся на это, поднимая стопку и на расстоянии чокаясь со стоящим у барной стойки хозяином ресторана. Тот, оглаживая куцую бороденку, довольно щурился в ответ.

А мы направились в самую глубь квартала развлечений. Арт благоразумно вел нас в сторонке от подозрительных подворотен и ярко-красных зданий, следуя исключительно по дороге фокусников и студентов-магов, останавливаясь возле кукольного театра, а потом заводя в небольшой зоопарк с редкими животными.

Мы прошли здание насквозь и вышли на улицу художников, где меня нарисовали с удивительной проницательностью: сквозь пышногрудую блондинку с соломенной косой проступали мои черты. Бедный творец! Он так краснел, когда пытался понять, почему я не похожа на рисунок. Даже отдал его бесплатно, хоть Артан и настаивал на оплате. В конце концов, он незаметно сунул в сумку художника монеты, а картину сложил и спрятал за пазухой, подмигнув мне.

По дороге мы собирались зайти в зал кривых зеркал, но не стали рисковать, мало ли что проявится, а вместо этого купили яблоки в карамели и направились в сторону набережной понаблюдать за входящими в гавань кораблями.

– Вот бы полетать сейчас! – протянула я с тоской, наблюдая, как со стороны дворца над морем летит одинокий дракон. – Ник совсем-совсем против полетов, а ведь это моя суть! Почему мне нельзя?

– Боится сопутствующего риска. Из-за того, что случилось с Миртой, – помрачнел Артан, смачно откусывая от яблока. Осколки карамели посыпались под ноги, и к ним бросились маленькие рыжие ящерки.

– Представляю, как он разозлится, если узнает, что мы сбежали из дворца, – проворчала я себе под нос, разглядывая каменистый обрыв за парапетом.

Погода на берегу – взъерошенная, как маленькая птичка, ветерок то бросается в волосы, спутывая их в мокрый от соли ком, то выпускает солнечные лучи сквозь грязно-серые тучки, вынуждая сильно щуриться. Мелкие барашки на воде ближе к побережью превращались в бодрые волны, бьющиеся о скалы, и сквозь них виднелась поднятая со дна грязь вперемешку с зелеными водорослями.

– Пожалуйста, давай не будем о нем, – как-то грустно сказал Арт, выбрасывая в море остатки яблока. Он облизнул липкие пальцы, совсем по-простецки вытер их об рубашку и обнял меня за плечи.

– Расскажи о себе, – попросила я, испытывая томление и такую осязаемую нежность, от которой хотелось смеяться как маленький котенок. Но я стеснялась: вокруг прогуливались другие люди и нелюди. И пока мы вели себя как все, все было нормально. А проявление ярких чувств точно привлечет ненужное внимание.

– Что ты хотела бы узнать?

– Все! – ответила я откровенно. – Я же почти ничего о тебе не знаю. Тогда как ты знаешь обо мне такое, что я никому больше не рассказывала…

– Я сбежал из дома в семнадцать, когда отец ясно дал понять, что не считает меня достойным заниматься семейным делом. Он видел во мне исключительно «принеси-подай», и я удрал в столицу. Мне повезло, на родине я кое-кому помог, и он выдал рекомендательное письмо предыдущему канцлеру тайной полиции…

Мы успели трижды пройтись по набережной из конца в конец, и все это время Артан с какой-то затаенной обидой рассказывал о своей семье. О том, сколь много он пытался дать родным, а в ответ чувствовал, как его используют. Он тянулся к близким, и только племянники отвечали искренностью в ответ. До самой смерти отца Арт так и не дождался признания. Сверт Гадельер был упертым как сто баранов и считал, что сын поступил подло, опозорив семью своим побегом. И никогда не давал отцовского благословения, даже будучи при смерти.