Раз мальчишка, два мальчишка

А унитаз так и стоял посреди поля в небольшом отдалении от лагеря, неуместный и недоступный, как трон для какой-то нездешней задницы. Андрею казалось, что он источает безысходность, которая постепенно сгущается над ними, и от нее все становятся всё более напряженными и злыми.

– Спишь, малой? – позвал Андрея Пашка посреди ночи. Пашкина кровать стояла справа от Андреевой, и мальчику нравилось болтать с ним по ночам. Иногда к ним присоединялся Егор, но сегодня он спал.

Больше всего в этих ночных разговорах Андрея радовало то, что Пашка относится к нему как к равному, но Пашка и сам был похож на так и не выросшего ребенка, обитавшего в теле взрослого человека. А еще от этих разговоров становилось как-то уютно: совсем рядом горел костер, вечными часовыми сидели никогда не спящие Сеня и Валера, и можно было представить, что ты в походе или летнем лагере – болтаешь с другом под звездами, а в школу только через месяц.

– Не сплю, – как обычно ответил Андрей, предвкушая расспросы о чем-то простом и жутко интересном, о чем всегда говорят мальчишки.

– У тебя подружка-то есть? – спросил Пашка.

– Нет, – подумав, не соврать ли, сказал Андрей (у него и друзей-то особо не было, не то что подружки). – А что?

– Ничего, просто у тебя сережка в ухе, вот я и подумал, что это подружка тебе на память дала.

– Это мамина сережка.

– Настоящей матери, а не той, что тебя в армию отправила?

– Да, настоящей, – вздохнул Андрей. – Она умерла.

– Очень жаль, малой. Непросто тебе, значит, пришлось. – Пашка скорбно затих.

– Непросто, – повторил Андрей. Объяснить Пашке то, что для него смерть матери не осталась в прошлом, а как бы перешла в настоящее, он, конечно, не мог. Она не умерла, она умирала прямо сейчас, и будет умирать снова и снова, сегодня, завтра и всегда, и – будет рядом.

– И у меня нет подружки, – прервал молчание Пашка. – Зато есть три сестры.

– Три? – удивился Андрей.

– Да, прикинь, повезло! Две старшие и младшая. Младшая на тебя похожа чем-то, ей тоже тринадцать. Ой, прости, четырнадцать, – Пашка едва заметно улыбнулся.

Иногда Андрею хотелось поговорить с Пашкой о том, что происходит с ними прямо сейчас, в этом поле, под этим небом. Почему они спят на кроватях на улице, почему не знают, что им делать, почему никто к ним не приходит и ничего не говорит? А главное – для чего все это? К чему их готовят?

Но Пашка такие разговоры не любил, он хотел говорить только о прошлом: о том, кто как жил раньше, что делал, и о тех, кто остался дома. Андрей заметил, что и другим парням разговоры о настоящем не нравятся: они либо вспоминают о прежней жизни, либо мечтают о будущей. Мечты их сводились к тому, кто что съест первым делом и какую вещь себе купит, когда они отсюда выберутся.

Перед тем как уснуть Андрей по привычке посмотрел в сторону леса. Безоблачной ночью его рваный силуэт на границе поля был хорошо виден. Лес будто вгрызался в небо разноразмерными зубами, пытаясь оттяпать кусок со звездами. А еще – он приближался.

Альбом

Может быть, из-за этого нежелания остальных говорить о происходящем Андрей все чаще стал ходить на край поля, к Конкордии Петровне. Дама она была, конечно, с приветом и вещи говорила странные, но все-таки это было лучше, чем всеобщее угрюмое дневное молчание.

Конкордия Петровна поила Андрея чаем из закопченного походного чайника, который она разливала в красивые фарфоровые кружки, непонятно откуда взявшиеся в ее покосившемся деревянном обиталище. У Конкордии Петровны вообще было много такого, чего точно не должно было быть в бараке посреди поля: ароматный табак, конфеты, печенье, перстни с камнями и даже шляпа с черным пером, которую она надевала, когда они выходили прогуляться вокруг дома.

– Так в свет идем же! – смеясь, отвечала медсестра на удивленный взгляд мальчика.

Сегодня на улице было особенно ветрено и мерзко, Конкордия Петровна задремала на стуле над недопитой чашкой чая, а Андрей бродил по комнате, не зная, чем себя занять. На столике с аптечкой мальчик заметил книгу. Читать он любил, поэтому, покосившись на спящую медсестру, похожую на огромную нахохлившуюся ворону, он без спроса взял книгу в руки. Имени автора и названия на ней не оказалось. Андрей приподнял пустую темно-синюю обложку и обнаружил, что никакая это не книга, а старый фотоальбом. «Вот теперь-то точно стоило бы спросить разрешения», – подумал он, но Конкордия Петровна, кажется, глубоко спала, а делать было совсем нечего. Можно, конечно, уйти, но не попрощаться после всего съеденного печенья было как-то невежливо, а сидеть и пялиться на спящую старую женщину – откровенно неприлично. Андрей продолжил листать альбом.