Раз мальчишка, два мальчишка

Андрей недоверчиво посмотрел в смуглое лицо Егора. Хвалили его редко, а умным не называли тем более. Дома его старались не замечать, как досадное недоразумение, вроде отклеившихся перед приходом гостей обоев, а про школу лучше было и не вспоминать. Он слишком хорошо переносил одиночество, и это всех бесило. Ведь это ненормально, когда ребенок не вписывается в коллектив и совершенно от этого не страдает. По их мнению, думал Андрей, он должен был размазывать сопли и умолять, чтобы кто-нибудь с ним пообщался, обивать пороги школьных кружков и спортивных секций, покупать всем одноклассникам обеды и воровать у отца сигареты для совместного раскуривания за школьной столовой. И все это ради того, чтобы стать частью какой-то общей жизни. Вместо этого Андрей много читал, бегал и носил с собой канцелярский нож. А еще один он никогда и не был, но остальным знать про это было необязательно.

– Да не смотри ты волком, – прервал его воспоминания Егор. – Я такой же был, когда в цирке рос. Тоже никому не верил.

– Почему? – спросил Андрей и тут же подумал, что не верят обычно ему, а не наоборот.

– Ну как тебе сказать, – начал Егор с любимой таинственной интонацией. – Лет в пять привела меня мать в цирк представление посмотреть да там и оставила вместе с запиской, что заботиться обо мне она не может. Записку она мне на шею повесила, прочитать-то ее я не мог, так что ходил как с огромным ценником – забирай, кто хочет… Хорошо, что циркачи меня приютили, в детдом не стали сдавать, а то вырос бы таким же диким, как эти Эдик и Федик.

Андрею не понравилось, что Егор назвал Эдика и Федю дикими, они неплохие, по крайней мере с ними весело.

– Так что, малой, не тебе одному трудно пришлось.

– Да уж, – только и сказал Андрей. А про себя подумал, что жить в цирке ему бы, скорее всего, понравилось.

– Хватит трепаться! Окопы сами себя не выроют! – услышали они крики парней и побрели назад копать.

Спустя несколько часов ковыряния подмерзшей земли устали все, даже Сеня и Валера, которые, по их же словам, чувствовали себя в окопе как дома.

– Дома – это как в могиле? – бесстрастно поинтересовался Андрей, которого тема смерти почему-то пугала меньше, чем остальных ребят. Может быть, потому, что он был от нее немного дальше других из-за возраста. А может быть, потому, что уже успел с ней познакомиться, и если уж он мог поговорить о чем угодно со своей мертвой матерью, то почему бы не задать такой невинный вопрос Сене и Валере.

– Угадал, малой, – усмехнулся Сеня, показав темные, давно подгнившие зубы. – Хорошо там было, в земле-то, – мечтательно добавил он.

Глядя на то, как парни разом замолчали и стали разглядывать свои ботинки, Андрей понял, что тему лучше не развивать, по крайней мере сейчас.

– Смотрите, а Вале понравилось рыть, может, мы его тут оставим, а он нам за ночь все поле вскопает? – предложил Толик-туберкулезник. Все посмотрели на Валю – и правда, он самозабвенно ковырял землю лопатой, раскладывал ее по ровным одинаковым кучкам и, кажется, был абсолютно доволен жизнью.

– Нельзя его тут оставлять, – строго сказал Иван, – ему еще рацией работать.

– Эй, Валек, пошли домой, – одернули его Сеня и Валера, – хватит на сегодня.

От слова «домой» у Андрея почему-то защипало в горле, а потом в глазах, но он смог удержать слезы.

Когда проходили мимо медсанчасти, Андрей услышал каркающий оклик:

– Анд-р-р-рюша.

– Забегу в медчасть и догоню вас, – предупредил он Пашку.

– Хотел улизнуть от меня? – насмешливо спросила Конкордия Петровна.

– Да нет, я просто забыл, – смутившись, ответил Андрей. Повадки Конкордии Петровны часто заставляли его чувствовать себя неудобно.

– Ну заходи, посмотрю твой нос.

Андрей переступил порог и почувствовал сильный запах табака и полевых трав, пучками свисавших с низкого потолка барака. На мгновение ему показалось, что снова лето и он вместе с мамой катит через луг на велосипедах. Все еще хорошо, а если и не хорошо, то по крайней мере не совсем плохо. Сейчас, конечно, все по-другому: велосипеды давно ржавеют в гараже на даче, мама лежит в могиле, а лето больше никогда не наступит.

– Перелома нет, – осмотрев его нос, заключила медсестра.

– Я так и знал, – порадовался Андрей.

– Какой ты оптимист, – не без ехидства заметила Конкордия Петровна.

– Да не особо, вообще-то.

– А про лес ты тоже знал? – неожиданно строго спросила медсестра.

– Что про лес? – удивился мальчик.

– Видела сегодня из окна, как ты в лес смотришь. Смотреть на него, конечно, можно, а вот ходить туда не стоит.

Конкордия Петровна забила табак в длинную изящную трубку и закурила.

– Да я и не собирался туда идти, – ответил Андрей. – Мне этот лес не нравится, какой-то он слишком тихий. А кстати, почему туда ходить не стоит?

Старая медсестра выпустила в лицо Андрея облако дыма. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил морщинистое лицо Конкордии Петровны прямо рядом со своим.

– Потому что в лесу этом Стригач кормится.

– Какой еще Стригач? В смысле – кормится? – переспросил Андрей.