Задав эти вопросы, он тут же почувствовал себя глупо. В последнее время ему все чаще казалось, что все его дурят и рассказывают какие-то небылицы.
– Кто это – сказать не так уж и просто, потому что тех, кого он изловил, спросить уже нельзя, – ответила Конкордия Петровна. – А вот ловит он мальчишек вроде тебя. А когда поймает…
– Что?
– Остригает их наголо.
– Вы издеваетесь надо мной? – не выдержал Андрей. – Мне же не пять лет, чтобы в такие истории верить!
– Не издеваюсь, а предостерегаю, – обиделась Конкордия Петровна. – Когда начнут пятилетних на сборы в это поле отправлять, тогда и им рассказывать буду, а пока – работаю с тем, что есть. Товарищи-то твои, горе-солдатики, меня точно слушать не будут, а на тебя есть еще кое-какая надежда.
Тон медсестры сделался таким суровым и одновременно печальным, что Андрею стало не по себе.
– Ну обстригает он им волосы и что дальше? – осторожно спросил он. – От стрижки еще никто не умер.
– А я думала, ты умный мальчик, – покачав птичьей головой, сказала Конкордия. – Волосы – это ведь память: о хорошем, плохом, о важном и неважном, о том, от чего страшно больно, и о том, от чего невыносимо смешно, – обо всем, что тебя тобой делает, – медсестра замолчала и, прищурившись, посмотрела на Андрея. – Ну и как ты думаешь, кем ты без всего этого будешь?
– Пустой оболочкой, которой все будет без разницы? – предположил Андрей.
– Умный мальчик, – одобрила Конкордия Петровна его слова и выдохнула количество дыма, достойное десяти курильщиков.
– А что этот Стригач делает с волосами? – Андрей не был уверен, что хочет знать ответ, но все же спросил.
– Он их ест.
– Не хочу вас обидеть, – смущенно начал он, – но то, что вы рассказываете, как-то не очень похоже на правду. – Андрей боялся оскорбить старую медсестру: все-таки она хоть как-то, но заботилась о нем.
– А многое из того, что сейчас с тобой происходит, похоже на правду? – хитро усмехнувшись, спросила она. – Мог ли ты предположить такое еще пару месяцев назад?
– Нет, – честно ответил Андрей.
Сказки
Сумерки улеглись на поле неожиданно, как и всегда поздней осенью. Только что был день, и вот – нет его, остается только жаться поближе к костру и есть баланду на ужин. Парни стучали ложками по алюминиевым чашкам и совещались, нужно ли им придумывать сказки для командования. Андрею казалось удивительным, что с приходом темноты все те, кто днем был категорически против, вдруг стали всерьез обсуждать то, как этот приказ лучше выполнить.
– Я вам говорю, это – проверка! Придумывайте свои истории, – продолжал убеждать сомневающихся Иван.
– Мы, блин, что, сказочники? – возмутился Жека. – Мне вот вообще выдумки плохо даются, вдруг говно получится?
– Ну ты и не на литературный конкурс их сочиняешь, а чтобы готовность свою показать, – возразил ему Иван.
– К чему?
– К исполнению приказа.
– Сказали же, расстреляют, если не расскажешь, – вмешался Вова.
– И ты в это веришь?
– Конечно.
– Почему это?
– Ну я бы расстрелял.
Повисшее молчание прервал уже знакомый неприятный звук: «кх-х-ч-ч-ч-ч, кх-х-ч-ч-ч». Парни мгновенно повернулись к Вале. Глаза его остекленело пялились на костер, а губы вытягивались в трубочку.
– Говорит командир, прием!
– Прием, – изображая готовность, ответил Иван.
– Мы ждем от вас сказки. Очередность устанавливайте сами и смотрите не халтурьте. Главнокомандующему должно быть интересно вас слушать.
Парни испуганно завертели головами: про то, что должно быть интересно, им раньше не говорили.
– Кто? Кто? – зашептал Иван. Видимо, его сказка не удовлетворяла запросы командования.
«Вот сейчас все и рассыплется, – со злорадным удовлетворением подумал Андрей. – Никто ничего не расскажет, и нас заставят рыть штрафные окопы». Он не знал, существуют ли штрафные окопы, но в то, что их расстреляют, Андрей, конечно, не верил.
– Кх-х-ч-ч-ч-ч, – зловеще зашипели Валины губы.
– У нас есть сказка! – неожиданно выкрикнул Эдик.
– Только она у нас одна на двоих, мы же все-таки братья, – поддержал его Федя.
– Рассказывайте, разрешаю, – ответила им рация.
Жили в одном селе два брата. Родители их быстро умерли, зато оставили им красивые имена. Имя первого брата звучало как шелест листьев в осеннем лесу, а имя второго брата – как журчанье холодного ручья.
И так бы и росли братья под покровительством ветра, воды и солнца, но заботливые соседи рассказали о них правителям тех земель, и правители решили это дело поправить. Потому что неправильно это, чтобы дети росли сами по себе, на воле, не ведая никаких законов. Так и попали братья в интернат, где из них должны были сделать правильных людей.
В интернате братьям дали новые имена, совсем не такие красивые, как у них были, и запретили говорить на родном языке. Но братья продолжали слышать его в завывании ветра, шепоте воды и скрежете дерева, и это давало им силы и радость.
Коменданты интерната плохо кормили братьев, били и заставляли много работать. Но как бы хорошо ни работали братья, еды больше не становилось.