Раз мальчишка, два мальчишка

Андрей последний раз посмотрел на Валю (глаза его были закрыты, он считал до ста, как будто они играли в прятки и Валя водил) и побрел вслед за всеми прочь из леса. Стыд шел рядом, бултыхался в животе, шевелился в носу, ползал по горлу.

Неожиданно тишину разорвало жалобное и требовательное верещание:

– Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу-у-у-у-у.

Стыд заполнил собой все и брызнул наружу.

– Валя! – закричал Андрей.

– Не хочу в это играть! Не хочу, не хочу! – раздалось в ответ.

Андрей сделал, прежде чем подумать, – он бросился назад в лес, не зная, что будет дальше. Или все-таки зная, потому что где-то внутри стыд уже победил страх.

– Ты что, блядь, творишь? Крысеныш ты мелкий! – орал Вова, глядя, как Андрей развязывает узлы на веревке. – Совсем охуел?!

Мальчик вцепился во второй узел, когда чей-то большой кулак, наверное Вовин, впечатался ему в ухо. Воздух зазвенел, а Андрей отлетел от дерева и упал на землю.

Когда он пришел в себя, то увидел два сцепленных тела, извивающихся среди корней и гнилых листьев. Парни что-то кричали, все еще привязанный к дереву Валя хныкал. Андрей всмотрелся в дерущихся.

Конечно, это был Пашка. Он сцепился с Вовой из-за него. А Вова был сильнее, все это знали, поэтому никто и не лез. Кулак Вовы все опускался и опускался на Пашкино лицо, а тело его становилось все мягче и мягче.

– Я пойду вместо! – закричал Андрей так громко, что сам испугался звука своего голоса.

Парни затихли.

– Я буду вместо Вали! – снова крикнул он.

Кулак Вовы застыл в воздухе, и Пашка смог спихнуть его с себя.

– Перестаньте, привяжите меня, – тихо повторил Андрей и увидел, как распухшее окровавленное лицо друга поворачивается к нему. В глазах Пашки была боль – не боль от побоев, а другая.

Веревка опутывала Андрея все теснее, прижимая его к облезающей березовой коже. Им было в общем-то все равно, кого привязывать к дереву, лишь бы приказ был выполнен. «Утром отвяжем, мы же не звери», – вспомнил Андрей слова командования. Один только Пашка понимал, что значило для Андрея остаться на ночь в этом лесу. Он все качал головой и говорил: «Не надо тебе было, малой».

Но ему было надо. В нем сидело столько стыда и вины, что еще одна капля переполнила бы его и просто свела бы с ума. А Валя – это не капля, это целое ведро. А Пашка – это Пашка.

– Не бойся, никакого Стригача не существует, – шепнул ему друг на прощание. – А я буду здесь, неподалеку. Не ссы, малой, до утра дотянем. – Пашка похлопал его по плечу разбитой рукой и поморщился. – Я спать не буду, – зачем-то добавил он.

Это должно было прозвучать ободряюще, но прозвучало так жалко, что даже Пашка понял это. Он помялся с ноги на ногу и поплелся вслед за остальными.

Парни медленно брели по направлению к лагерю, то исчезая, то снова показываясь среди деревьев. Андрей жадно всматривался в их спины, стараясь запомнить каждое движение, каждый поворот головы, то, как Пашка все время оглядывается. Он думал, что ненавидит их – этих жестоких, тупых и жалких людей, готовых идти, куда им скажут, делать, что им скажут, издеваться над тем, над кем скажут. Готовых бояться столько, сколько понадобится, даже если бояться придется всю жизнь.

Странно, но ненависть, на которую он так рассчитывал, уходила от него вместе с удаляющимися фигурами парней. На ее месте появлялось чувство, что они ошиблись гораздо сильнее, чем он, ошиблись в главном, и теперь их можно только пожалеть.

Вместе с жалостью возвращался страх. Но сейчас он сам выбрал этот страх, сам шагнул ему навстречу, а не кто-то вынудил его, привязав к дереву насильно. Вот что было важно для Андрея, и он надеялся, что этого будет достаточно. А если нет, то лучше об этом не думать.

Стригач

Темнота, сгущавшаяся вокруг Андрея, вдруг начала отступать, проясняться, пошел снег. Мягкий, радостный и абсолютно неуместный. Снег засыпал следы ушедших парней, как будто их никогда и не было.

Ему стало так одиноко, что он захотел поговорить с собой, пожалеть себя – так, как это делала мама.

Она умерла под Новый год, когда все чего-то ждали и не замечали больше ничего вокруг. Учителя ждали того, что проверять домашки скоро будет не нужно, одноклассники ждали каникул, елок и подарков. Отец тоже чего-то ждал, но чего именно, Андрей понять не мог.

Сам он не ждал ничего. Его и так все устраивало.

Устраивало приходить из школы пораньше и прыгать в мамину кровать, смотреть фильмы на ноутбуке вместе с ней, читать ей вслух книги, делать уроки, валяясь у нее в ногах. Устраивало, даже если она не могла произнести ни слова и просто лежала с закрытыми глазами, потому что он мог говорить за них двоих. Говорить ее голосом.

Не так уж много ему нужно было от жизни, если подумать. Поэтому он просто взбесился, когда отец вдруг заявил, что мама умерла и тело ее нужно убрать как можно дальше: сначала в морг, а потом – в землю.

Андрей громил квартиру каждый раз, когда хоть на минуту оставался один. Громил все, кроме маминой комнаты, пока ему не выписали какие-то таблетки.