Раз мальчишка, два мальчишка

Не в силах отвести взгляд от этого непонятного, непропорционального тела, Андрей заметил на Стригаче какую-то одежду. В другой ситуации одежда успокоила бы его: ее все-таки носят люди, а монстрам она вроде как не нужна. Но на Стригаче колыхался только генеральский мундир. Другой одежды на нем не было, бледные жилистые ляжки торчали прямо из-под пол, а гениталии раскачивались туда-сюда, как жуткий маятник, отбивающий твои последние минуты.

Стригач крадется между редких кустов, руками с длинными неподвижными пальцами он раздвигает висящий снег, и тот покорно падает замертво.

Стригач подходит все ближе и ближе. Андрей уже может разглядеть его лицо, но, сколько ни разглядывай, все равно что-то ускользает.

Сначала лицо кажется Андрею вытянутым и будто затвердевшим, но потом вдруг делается гладким и одутловатым. Большие ввалившиеся глаза превращаются в маленькие и кажутся почти белыми, рассеянно блуждающими по поляне. Ноздри Стригача трепещут, втягивая воздух, а губы то растягиваются, то морщатся, как будто от бесконечной обиды на весь мир. Стригач не замечает его, но Андрей почему-то уверен: он только делает вид, что не видит свою жертву. Просто играет.

Вместо того чтобы двинуться прямо к мальчику, Стригач идет по кругу, обходя поляну в каком-то неведомом ритуале.

На то, что вот сейчас Стригач кинется к нему и быстро разорвет на части, можно уже не рассчитывать. Нет, сначала он развлечется.

Он двигается аккуратно и медленно, а страх внутри Андрея все длится и тянется, и кажется, что больше невозможно его выносить ни секунды. И никак нельзя оторвать взгляд от этой жуткой фигуры.

Стригач сделал круг и стал заходить за дерево, на котором скорчился мальчик. Еще чуть-чуть – и даже боковым зрением его больше не увидишь. В тот момент, когда Стригач исчез где-то за спиной, у ужаса внутри открылся новый, еще неизведанный зал, по ногам Андрея потекли струйки мочи. Он больше не ощущал ни ног, ни рук, ни ударов сердца. Он замер в ожидании. Сейчас он почувствует такое, чего никогда даже представить себе не мог. И он почувствовал.

Холодные руки осторожно опустились ему на лоб и поползли вниз, к глазам, закрывая их. Руки были такими сухими, как будто их покрывал толстый слой пудры или песка. Они шарили по лицу мальчика, ощупывая нос, губы, подбородок, покрывая невесомой пылью безразличия и ужаса. Ужас был Андреев, а безразличие – Стригача, но каким-то образом это свое и чужое смешалось внутри него. Он стал маленькой безразличной частью чего-то большого и ужасного.

Андрей снова услышал голос, только теперь он слышал его внутри своей головы. А голос внутри головы звучит совсем не так, как голос, проникающий в тебя через уши. То, что проникает через уши, можно контролировать, игнорировать, не расслышать, можно сделать тише или заткнуть уши, наконец. Но голос в голове – он владеет тобой, он указывает и приказывает, и ты подчиняешься, потому что он – часть тебя, от которой не убежать и не спрятаться.

«Если он прикажет мне повеситься на этом дереве, я так и сделаю», – подумал он, и эта мысль не показалась ему ни чужеродной, ни странной. Это была такая же обычная мысль, как, например, пойти включить свет, если стемнело. Но Стригач ничего не приказал, он спросил.

– Ты хочешь посмотреть на меня? – зашептал он в правое ухо. – Перед тем, как все закончится?

Его голос был тихим и вкрадчивым: таким обычно желают доброй ночи, надеясь на то, что тебе будут сниться самые страшные кошмары. Безразличие рассеялось вместе с этим голосом, а так хотелось увязнуть в нем и прекратить все.

Андрей прикинул, был ли у этого вопроса правильный ответ. Вряд ли. Но как щедро было спросить, дать ему возможность какого-никакого выбора. Он был готов подчиниться Стригачу за одну эту подаренную возможность.

Он решил, что не станет закрывать глаза. Нужно видеть того, кто так щедр к тебе.

– Я хочу посмотреть, – ответил он.

– Редкий ответ, хороший ответ, – Стригач довольно причмокнул. – Ну тогда смотри! Он убрал руки с глаз Андрея, и, когда мальчик открыл их, Стригач уже стоял, склонившись перед ним в каком-то нелепом издевательском поклоне.

Несколько редких седых прядей падали на покатый лоб Стригача, глубоко сидящие, почти прозрачные глаза отстраненно смотрели на мальчика, а непропорционально большой для такого лица рот кривился в предвкушающей плотоядной улыбке. Из уголка рта Стригача что-то свисало. Когда Андрей понял, что это рыжая прядь волос вперемешку со слюнями, его вырвало. На подбородке повисла желчь, ничего другого в голодном желудке Андрея не было.

Стригач невозмутимо обтер рот мальчика рукавом своего генеральского мундира.

– Ты знаешь, что сейчас будет? – спросил он и, втянув рыжую прядь обратно в рот, стал жевать.

– Не совсем, – честно признался Андрей.

– Как это? – Стригач как будто удивился. – Разве вы, мальчишки, не шепчетесь между собой обо мне?

Андрей почувствовал, что придумывать что-то смысла нет. Зачем? Тому, кто может говорить из твоей головы, ничего, кроме правды, и не скажешь.