Разберемся! Главное о новом в кино, театре и литературе

Хотелось бы для начала порекомендовать читателю какую-нибудь солидную и вместе с тем увлекательную киноведческую книгу о Сергее Бондарчуке, но такой книги нет в природе. Со времён Пятого революционного съезда кинематографистов (1986), куда его не избрали даже делегатом, никаких серьёзных попыток осмыслить творчество великого режиссёра не предпринималось, а после выхода в 2006 году сериала «Тихий Дон» (смонтированного Ф. Бондарчуком) ему устроили ещё и показательную послесмертную порку.

Добродушный Никита Михалков назвал тогда неизбрание Бондарчука «ребячеством», но это слишком мягкое слово. Реванш пигмеев — может, так будет точнее? Всякая революция — это бунт против Отца (Бога, царя, лидера), а не было тогда в нашем кинематографе личности, более подходящей на роль символического отца русского киномира. Когда в его дебютном фильме «Судьба человека» (1959) мальчик-беспризорник кричал «Папка! Родненький!», сорок миллионов зрителей, посмотревших картину только в прокате, наверняка вздрогнули от счастья узнавания: да, да, это — он. Через год, в фильме Таланкина и Данелии «Серёжа», Бондарчук, сыграв отчима мальчика Серёжи, закрепил образ сильного великодушного мужчины, который явился помочь, наставить, понять, защитить.

Актёрский диапазон Бондарчука был довольно широк. Конечно, с его мощной фигурой, высоким лбом, волевым подбородком, сияющими глазами и так далее ему самая дорога была в герои, однако смог же он сыграть, например, жалкого облезлого певчего, потерявшего голос, — Емельяна в «Степи». Но вот человека мелкого, подлого, гадкого, циничного — нет, наверное, он сыграть бы не смог, точнее — не хотел. Сергей Бондарчук, как кажется, вообще не питал творческого интереса к злу. Ему необходима была убеждённость в искренности и правоте своего героя, любой пафос он вдохновенно пропускал через себя, оживляя самые искусственные сценарные конструкции. «Маленький человек» — это не про него. Можно быть обыкновенным, рядовым, простым, но не маленьким. Человек огромен! Таков же был Николай Симонов, и примечательно, что оба артиста сыграли падре Монтанелли в экранизациях «Овода», явив трагедию отца. Замечу ещё, что личностей, соединяющих в себе равновеликое актёрское и режиссёрское дарование, в мировом кинематографе — считаные единицы (Чаплин, Уэллс, Шукшин), и Сергей Бондарчук — из этой «экспедиции», это его компания титанов. (Кстати сказать, Орсон Уэллс сыграл в фильме Бондарчука «Ватерлоо» эпизодическую роль короля Людовика.)

То обстоятельство, что в народные артисты СССР вне всякой очереди Бондарчука возвёл товарищ Сталин за роль Тараса Шевченко, казалось бы, могло осложнить его творческую жизнь в иные времена. Однако Бондарчук прекрасно вписался и в оттепельное кино, и в цветущие творческими победами шестидесятые годы. И в задумчивом философском кинематографе семидесятых он нашёл своё место, сыграв символического Человека земли в занимательной картине Будимира Метальникова «Молчание доктора Ивенса» и отца Сергия в экранизации Игорем Таланкиным рассказа Льва Толстого. Падение титана началось только в перестройку.

Да, сильно он ушиб кинорежиссёров всей земли — «Войной и миром», конечно. Потом ещё добавил «Ватерлоо». Самые зловредные ненавистники режиссёра не могли отрицать хотя бы великолепие батальных сцен и шипели: «Да, он баталист», а «баталист» берёт и экранизирует в 1977 году «Степь» Чехова, нежнейшую поэму о природе и человеке с такими актёрскими работами, каких не было и не будет. Я всё кино нашего нового века отдам за Георгия Буркова в «Степи» (больной объездчик) с его репликой «Ты зачем ужика убил?», за Иннокентия Смоктуновского в роли заполошного Моисея Моисеевича, за пронзительного Станислава Любшина, рассказывающего ночью у костра, как он любит свою жёнушку, за Анатолия Васильева с его воплем «Скучно мне, Господи!»… Да что там, за одну грозу в степи отдам без всякого сожаления это новое кино (ну восемь — десять фильмов оставлю). А какие сложные, своеобразные ритмы у этой грандиозной картины!

Вот, кстати, ещё один аргумент в пользу того, что «Тихий Дон» нельзя признать в полной мере фильмом Сергея Бондарчука. Сама история с этим «Доном» мутная, нелепая, путаная, но проблема ещё и в том, что монтировал его Фёдор Бондарчук, — и это абсолютно не «бондарчуковские» ритмы. Фёдор Сергеевич предпочитает бодрый, равномерно энергичный, механический темп, а у Сергея Фёдоровича были изысканные, затейливые ритмы. Но их время ушло — надвигались девяностые годы. Там стало выясняться, что и Шолохова-то никакого не было, а роман ему писали прикованные цепями в подвале рабы из белогвардейцев; конечно, хорошо было бы к этому добавить, что и «Войну и мир» снял не Бондарчук, а похищенный им из Голливуда неведомый гений, который умел всё. Но тут фактажа не хватило, поэтому пришлось упирать на ослабление таланта с возрастом — как будто это единоличное свойство Сергея Бондарчука, вот все большие режиссёры так и лепили шедевр за шедевром, летели от победы к победе, он один взял и ослаб!