Разбитое зеркало (сборник)

Легко сказать – бежим! Хорошо, что лесные пятаки здесь небольшие – рощицы аккуратные, обведены со всех сторон полями, украшают землю, будто женские глаза. Один лесок отделен от другого полем и это на руку охотникам – по свежим следам всегда можно понять, что за зверь вошел в лес и устроился на дневку, сколько этого зверя – засечь следы входа, поискать следы выхода и если их нет, смело пускать собак, а самому становиться на номер: охота на крупного зверя – это коллективная охота.

Пробежали немного – провалились в рыхлый, понизу сочащийся талой водой снег по пояс, дальше еще больше – по грудь. А собаки лаяли – ликующе, громко, дружно. Даже Пальма, и та осмелела, хватала кабана за что придется, захлебывалась, истерично и радостно взвизгивала.

– Прочно держат! – послушав собак, отметил Владимир Федорович, выбираясь из снежного плена – развернулся на сто восемьдесят градусов, отработал назад – мы попали в яму, возможно, старую воронку от немецкой бомбы.

– Прочно, однако, держат, – еще раз подтвердил Владимир Федорович, сбил с унтов снежную кашу и с клацаньем захлопнул ствол ружья, ставя в боевое, для стрельбы, положение.

Ну все-таки молодец – усталый, с разъезжающимися лапами, загнанный Набат – отколол от стада самого секача, изорвал ему в клочья штаны, и хряк, длиннорылый, с опасными желтоватыми клыками, способный одним поддавком располосовать гончего пса от носа до хвоста, вышел из себя, разъярился, развернулся на ходу, но пока он разворачивался, проворный Набат снова оказался сзади, вырвал из штанов секача клок жесткого проволочного волоса вместе с мясом. Секач взревел от боли и злости, перекрутился на копытах, боднул клыками Набата, но не почувствовал, что попал – на клыки насадился воздух, Набат в это время снова всадил в мясистый зад свои зубы.

Мать увела стадо, хряк остался один, налился злобой – стадо было в безопасности, погоня задержалась на нем самом, не может быть, чтобы он не отбился от собак – и кто против него-то, тьфу, заморенный несерьезный кобелишко с желтыми нервными глазами и такими же бровками; резко взвившись в воздух, секач развернулся, будто мастер-спортсмен, опустился на собаку, придавив ее всем телом, проткнув острыми клыками, втиснул в землю и заурчал от сладостной злобы, дернул головой, окончательно вминая собаку в корневища, поглубже, под палые листья, и тут же почувствовал, что в зад ему снова впились ненавистные зубы…

Он ведь уничтожил собаку, расплющил, разнес на несколько частей, раздробил кости, а собака оказалась жива – выходит, давил он не самого Набата, а лишь тень его – Набат оказался хитрее и проворнее старого умного секача.

Секач сделал еще одну попытку убрать собаку, стремительно протаранил пространство телом, смял Набата – сердце у кабана радостно екнуло: на этот раз попал! – в глотке родился торжествующий хрип, секач подкинул худое собачье тело вместе с земляной кочкой – прошлогодним муравейником, поймал на клыки, еще раз подкинул, прошелся копытами по дергающемуся ненавистному телу, втаптывая в земляную плоть – наконец-то, наконец-то!

Но сзади в секача снова вцепилась собака. Секач слезно охнул и от неожиданности сел. А Набату только того и надо – посадить кабана на задницу. Сидя, хряк снова попытался поддеть пса, пырнул его клыками – на клыки снова насадился воздух.

Тут подоспели еще две собаки – послабее и потрусливее, – устроили вокруг секача карусель. Хрипя, отбиваясь от них, секач задом заполз под глубокий выворотень – гроза когда-то опрокинула большую тяжелую сосну, выдранные из земли корни задрались на несколько метров вверх, образовалась черная холодная яма. Брызгая слюной, сбривая клыками щупальца корней, хряк отбивался от собак, выжидал удобный момент, чтобы вынестись наружу, смять всю свору разом, искромсать и уйти к стаду, которое, он знал, послушно дожидается его, прислушивается ко всему, что происходит на этой поляне.

Увидев нас, собаки отступили от выворотня – научены были – освободили место для выстрелов, секач забеспокоился, по-волчьи щелкнул клыками, которые растут у него снизу и сверху, тесно, впритык, маленькие нижние затачивают огромные верхние – клыки всегда остры и, если ими нельзя бриться – используя старое литературное сравнение, то резать ткань, фанеру, бумагу, дерево можно с успехом, я не успел еще ничего по-настоящему сообразить, как Владимир Федорович вскинул свою вертикалку и, почти не целясь, выстрелил из нижнего ствола.

Круглая свинцовая пуля с треском высадила хряку правый клык, сделав пасть черной и пустой, выкрошила зубы и застряла в глотке. Ошеломленный хряк взревел грозно, выметнулся, будто танк, из-под выворотня, смял несколько хилых, дрожаще-мокрых ломких кустиков, приподнялся над землей, целя в человека, и это было его ошибкой – он обнажил низ шеи, обычно защищенный тяжелой, костистой, которую не всегда берет жакан, мордой, показал разъем груди и получил вторую пулю из верхнего ствола.