Разбитое зеркало (сборник)

– Через двадцать минут будем собираться, – объявил Владимир Федорович, он был старший на охоте и его команды были, что в армии команды ротного. А потом, где есть стрельба, гон, охота, страсти, там обязательно должен быть старший и, если кто-то не выполняет его приказаний, значит, анархиста надо удалять из стройных рядов.

– Слышите, мужики, в нашем районе святые появились! – вдруг сказал Петрович, оправил на себе полушубок с нечесаным бараньим воротником (размер полушубок имел такой, что им можно было накрыть целиком весь «уазик» – семидесятый, либо семьдесят второй), заколыхался в гулком смехе. О себе Петрович говорил, что хорошего человека должно быть много, поэтому ел и пил, сколько мог, радовался и жил на широкую ногу.

– Какие святые? – не замедлил поинтересоваться Митя Жильцов, агроном из районного управления, которое постоянно меняло названия и сейчас называлось очень похоже на ВААП – организацию под прикрытием государства успешно обирающую писателей, – в общем, это было управление по части земли и сельского хозяйства, – Жильцову все было интересно, он до всего был охоч и, как всякий любознательный человек, брал новости на мушку и потом пересказывал их одному, другому, третьему, разносил по широкому кругу.

– Да, в заказнике появились святые. Новые жильцы, из-под Загорска приехали – кабанов из-под самой лавры привезли и пустили в заказник. Прозвали кабанов святыми.

– Как будто своих не хватает! – не удержавшись, хмыкнул Митя, а Петрович посмотрел на него заинтересованным глазом учителя, вознамерившегося наградить ученика тремя ударами линейки по темени.

– А разве наши кабаны, Митяй, не святые?

– Они что, другой породы?

– Дурак ты, Митяй! – беззлобно произнес Петрович. – Еще два слова, и я обвиню тебя в непочитании Бога и родителей.

– Наши бабы очень не любят, когда к каблукам пристает помет, – рассмеялся Владимир Федорович.

Жильцов намек понял, но не обиделся, тоже рассмеялся.

– Тут к соседям, сказывают, один руководитель из самой Москвы приехал, так его атаковали вопросами – все почему, да почему? – и все о перестройке. Почему мяса нет, почему молока нет, почему яиц нет, почему с кирпичом перебои, руководитель послушал, послушал и сказал: «Я отвечу на один вопрос, на все не смогу, – что такое сегодня главное? А главное сегодня, товарищи, – это стадо!»

– Умница! – восхитился Петрович, выколупнул из снега брошенную луковую головку и бережно положил ее на клеенку. – Какой уровень мышления! М-м!

– Почти такой, как у Орлика, так высоко даже вороны не летают. Ты, брат, книги пиши, – Петрович похлопал гибкого светлоглазого Митю Жильцова по плечу, – у тебя получится. О том, что видел, что слышал, с кем ел-пил, – станешь настоящим писателем. Блестящим, либо растущим. В один из этих двух разрядов обязательно попадешь. Бумагой только запасись! – Петрович ударил себя по могучему животу, прислушался к гулу, прокатившемуся внутри. – Жаль, что я книг не пишу, – снова хлопнул себя по огромному гулкому животу, потом ласково погладил его, – все растет и растет. Вот таким макаром, Триста рублей убытка. Все понял?

У Мити Жильцова была сложная кличка Триста рублей убытка. Поехал он как-то в город Иваново – вроде бы по делам, а на самом деле девушку себе присмотреть – свои вроде бы хороши, но в Иванове лучше. Дома настолько все переплелось, перепуталось, что сам леший голову свернет, прежде чем разберется, куда ни посмотри – всюду родичи, целый клубок, поэтому Дмитрий справедливо рассудил: жену надо брать на стороне. А потом у него высшее образование, под его высшее образование девушек в районе раз-два и обчелся, – если только приезжие учительницы, но разве можно их высшее педагогическое образование сравнить с Митиным сельскохозяйственным?

В Иванове Митя и невесту не добыл, и домой приехал без денег – обчистила девушка, которую он пригласил к себе в гостиницу. Обошлась поездка Мите в триста рублей, – а в ту пору триста рублей были большими деньгами, это сейчас они – ничто.

Владимир Федорович тем временем принялся рассказывать мне, что рощи здешние раньше были голы, как сковородки, продувались насквозь, – что был лес, что не было его. На всю округу имелся один кабан, жил в овраге, его никто и не видел, это был не кабан, а призрак, вымирающий зверь. Лоси все ушли на Хопер, в заповедник, лисы перевелись, – и если появлялся кто-нибудь «транзитный» сохатый или худющий, заморенный долгим бегом хряк, в них тут же слали пулю.