Разбойник

Фаре вовсе не хотелось садиться, но внезапно она почувствовала себя слишком усталой и тяжелой, чтобы стоять. Пока Мердок распоряжался насчет чая, она смотрела на свои руки, а потом он сел рядом. Зная, что Фара заговорит, как только сможет, Мердок молчал, пока она собиралась с мыслями и призывала на помощь свою отвагу.

– Я скучаю по нему, – призналась она, не поднимая глаз.

– Полагаю, не больше, чем он скучает по вас.

– Одна часть меня надеялась, что он приедет, а вторая – убеждала, что этого не случится. – Фара повернулась к Мердоку, смахнув сердитые слезы. – Знаете, он был прав. Я действительно дура.

– Не говорите так, миледи. – Мердок потянулся к ее руке. – Это он дурак. Любовь и страх – два самых сильных чувства, известных мужчинам. Я никогда не видел, чтобы Блэквелл чего-то боялся, и именно это делает его таким опасным. Несмотря на все его приобретения, он живет так, будто ему нечего терять. Будто он не боится смерти.

Фара встала, слишком встревоженная, чтобы сидеть дальше.

– Он не боится смерти, но боится жизни? Это так нелепо!

– Он опасный человек, миледи. Он боится причинить вам боль. Боится позволить себе надеяться, боится снова потерять вас. Когда это случилось в первый раз, он едва выжил.

Обхватив себя руками, Фара прислонилась к столу.

– Все ужасное, что с ним произошло, – результат его любви ко мне. Как вы думаете, поэтому…

– Нет. – Мердок протянул руку, но не подошел к ней. – Против него сошлось много разных обстоятельств и сил. Его путь мог быть похожим, независимо от того, были ли вы его частью или нет. Такова участь многих незаконнорожденных детей и сирот.

– Это же просто бессмысленно, – посетовала она. – Почему из-за боязни лишиться чего-то ты себе в этом отказываешь? Каждый имеет право на шанс обрести счастье. Даже Черное Сердце из Бен-Мора. Особенно он.

– И вы тоже, миледи.

– Так и есть! – Фара выпрямилась, воодушевленная моментом самопознания. – Я так зла на него. Он думает, что оказал мне огромную услугу, восстановив право на наследство, и не то чтобы я была ему неблагодарна. Но его методы лишили меня того, чего я всегда хотела. – Она отчаянно жестикулировала, не обращая внимания на растущую тревогу Мердока.

– Что же это? – спросил тот нерешительно.

– Семья, Мердок. – Фара достала из стола лист бумаги с монограммой и ручку. С тех пор как она в последний раз видела мужа, у нее было уже две менструации, и каждая из них служила напоминанием, что близится ее тридцатый день рождения, а детородные годы сочтены. – Если он слишком боится, слишком упрям, чтобы любить меня, это его право. Но если Дориан Блэквелл думает, что может отказать мне в том, что обещал, значит, плохо меня знает.

– Что вы хотите сделать, миледи? – Мердок медленно встал.

– Я напишу ему письмо.

Он с сомнением посмотрел на бумагу.

– Я намерена жить своей жизнью, Мердок, – объявила Фара. – Я собираюсь завести семью, независимо от того, станет он ее частью или нет.

Мердок сел с видом человека, ожидающего очереди на виселицу.

– Не было еще человека, который выдвинул бы Дориану Блэквеллу ультиматум и не пожалел об этом, – предупредил он.

– Это не ультиматум, Мердок. Это его последний шанс. И даже если он побоится за него ухватиться, я не отступлю.

– Ты можешь погубить его, детка. Не разбирай его на части.

Фара внимательно посмотрела на Мердока, хотя понимала и ценила его преданность ее строптивому мужу.

– Я больше десяти лет работала только с мужчинами, – сказала она. – И я точно знаю, как их разобрать и как собрать обратно. Вы думаете, это трудно? Я бы собрала его заново, Мердок. Мы могли бы иметь будущее, которое у нас украли. – Она села на высокий стул у стола.

Погладив свою коротко подстриженную бородку, Мердок потянулся за пером и с бесконечной медлительностью протянул его Фаре.

– Мне кажется, все это время я боялся не того Блэквелла, – задумчиво произнес он.

* * *

– Ты чудовищно выглядишь, – мягко заметил Кристофер Арджент, раскуривая сигару в лондонском кабинете Дориана.

Дориан чертовски хорошо знал, как выглядит. Он даже съежился при воспоминании о том, что видел в зеркале сегодня утром. За последние два месяца он исхудал. Его кожа еще плотнее обтянула острые, тяжелые кости, отчего все шрамы и возрастные морщины стали заметнее. Он действительно был похож на какое-то темное существо, вытащившее себя из недр ада. Ел он мало. Спал еще меньше. Он работал, пил и бродил по ночным улицам Лондона в темноте в поисках неприятностей.

Иногда он их находил. Иногда они находили его. Но он выживал. И тосковал.

Пытка ее отсутствием была хуже, чем причина любой отметины на его теле. Дориан был одержим. Его кожа пылала, а сердце болело. Он хотел ее. Он нуждался в ней. Жаждал ее.

– Когда ты в последний раз брился? – спросил Арджент, проводя изящной рукой по своей щетине, которая была чуть светлее его бронзовых волос. Почти начисто сбритая на остром подбородке, она делала его похожим скорее на костлявого свирепого кельта, чем на джентльмена.

Дориан не замечал его вопросов. Сегодня он принял ванну после работы в винном погребе. Это все, на что он был способен.