Разбойник

Он всегда так поступал, сколько себя помнил. Контролировал, доминировал и манипулировал всеми, кто входил в его круг. Сначала это был Ньюгейт. Затем Уайтчепел, распространивший свое влияние на весь Ист-Энд. Но ему не хватало этого. Ни одна из его побед ни разу не позволила ему почувствовать себя в безопасности и не удовлетворила его непрекращающуюся потребность в большем. Ни манипулирование членами парламента. Ни фиксирование судебных назначений или социальное и экономическое сокрушение пэров. Ни рывок на другую сторону Атлантики и доминирование на Уолл-стрит. Что еще оставалось взять? Без масштаба наполеоновского завоевательного движения с его уровнем организации и имперским размахом он достиг своего рода вершины.

Но чувствовал он себя так же низко, как и всегда.

В отражении оконного стекла Дориан увидел голубой глаз. Призрак мальчика, давно умершего и все же продолжавшего жить. Возможно, от него не осталось имени, а, возможно, осталось только имя.

Да и кто теперь знает?

Потому что в этот момент Дориан осознал, что, управляя столь многими махинациями, он потерял контроль над одним маленьким четырехкамерным органом. Тем, чье существование до сих пор было под сомнением. Дело было не в том, что Черное Сердце из Бен-Мора не был рожден с настоящим сердцем. Дело было в том, что он не владел им почти двадцать долгих лет…

Покалывание в основании шеи и учащенное биение крови предупредили его о ее приближении, прежде чем шелест ее юбок пронесся в длинную застекленную комнату-солярий.

– Дориан!

Отдаленный раскат грома был ей ответом. Дориан промолчал. Конечно, Фара не из тех, кого могли отпугнуть мрачные, хмурые мужчины. Черт бы ее побрал! Она придвинулась ближе, когда должна была бежать. Она успокаивала, когда ей следовало ругаться. Так было всегда.

– Дориан, я знаю, что ты сердишься на меня, – начала она. – Сегодня была настоящая победа, и я хочу, чтобы мы отпраздновали ее, как друзья.

Она остановилась у него за спиной. Близко. Слишком близко.

– Скажи мне, что я сделала не так? Как мне поступить, чтобы мы смогли договориться?

Ну, она могла бы перестать мучить его в этом чертовом платье. Она могла бы больше не благоухать сиреневой водой и весной. Она могла бы перестать быть голосом в его голове, заставляя его подавленное человеколюбие пустить корни.

– Ты можешь уехать, – коротко бросил он. – Отправляйся во владения своего отца в Хэмпшире. Восстанавливай свое право на наследство.

– И ты… не поедешь со мной? – рискнула спросить Фара.

– Я предпочел бы остаться.

Ее резкий вдох пробил дыру в его легких.

– Я понимаю, что если бы тебя вчера посадили, это было бы ужасно. – Фара сменила тактику. – Прости, что тебе пришлось пройти через это из-за моей просьбы. Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас мою подругу, и надеюсь, что со временем ты забудешь о боли, которую это тебе причинило.

Дориан даже не посмотрел на нее. Он не мог. Только не сейчас. Пусть думает что хочет. Если он будет достаточно долго игнорировать ее, она отстанет и уедет.

– Знаешь, если подумать… – продолжила Фара, силясь придать своему голосу бодрости. – Все ведь закончилось довольно хорошо, так как Джемма смогла помочь нам разоблачить Люси Боггс, выяснить, кто она на самом деле… и поэтому… это было полезно… по крайней мере.

Дориан по-прежнему не смотрел на нее, устремив взгляд на выступающую железную задвижку окна. Быть может, если он станет достаточно холодным… Очень холодным… Образовавшийся лед превратит его в камень. И тогда вибрация, которая, казалось, зарождалась в его душе и начинала пульсировать в венах, замерзнет и замрет. И он обретет хоть какой-то чертов покой. Забудет о мыслях, которые терзали его. О чувствах, которые так его распаляли. О побуждениях, которые искушали его. Они окажутся заключенными в непроницаемую крепость, созданную им самим. Он станет камнем. Ледником. Станет…

– Дориан. Пожалуйста! – Фара схватила его за руку и потянула, пытаясь повернуть к себе.

Не успел Блэквелл понять, что делает, как он развернулся и схватил ее за запястье, так что их руки оказались между их телами.

– Сколько раз я должен говорить тебе, чтобы ты не касалась меня?

Фара смотрела туда, где его рука с чем-то вроде благоговения сжимала самое нежное местечко на ее запястье. Дориан тоже посмотрел туда.

Он был без перчаток. Впервые коснулся ее кожи рукой, и это был грубый рывок.

Дьявольщина!

– Я знаю, – призналась она с лишь небольшим сожалением. – Извини. Похоже, я просто не в состоянии сдерживать себя. Кажется, я ничего не могу с собой поделать. Как будто ты зовешь меня, как будто тебе нужно, чтобы я протянула руку. – Разжав пальцы, она протянула к нему раскрытую ладонь.

Гнев, с которым Дориан боролся с момента своего последнего ареста, вспыхнул вновь.

– Ты связалась с Морли? – прорычал он, отбрасывая ее руку прочь.

Хмуря брови, Фара потерла кожу, к которой он только что прикоснулся.

– Что? – переспросила она.

Дориан двинулся вперед, ярость сдавливала ему грудь и легкие, а голос превратился в рычание.

– Мне известно, что вы были с ним наедине.