Разбойник

– С Уолтерзом? Ты имеешь в виду Фрэнка?

Его веки опустились лишь на мгновение.

– Уолтерз был умнейшим, жестоким, склонным к маниям, невероятно артистичным гением. Одним из лучших фальшивомонетчиков, когда-либо попадавшихся в руки властям. Они и его пытались убить той ночью, но он выжил и стал тем простофилей, с которым ты познакомилась. Полагаю, они оставили его в живых, потому что он не помнит, что произошло, а потому не может на них донести.

Фара не знала, отчего мокры ее щеки – от беспрестанного дождя или от слез.

– Боже правый! – Она фыркнула: – И все это устроил твой отец?

На ироничных чертах ее мужа появилось выражение пугающего удовлетворения.

– Он за это заплатил и первым испытал на себе мой гнев. Он финансировал мое возвышение, и, само собой разумеется, появился новый маркиз Рейвенкрофт. Его законный наследник, лэрд Лиам Маккензи.

Фаре даже не хотелось знать, что случилось со стариком, и она не испытывала ни капли жалости к человеку, заплатившему за насильственную смерть собственного сына.

– Лиам Маккензи… твой брат? – выдохнула она.

– Единокровный брат, – натянуто ответил он. – Я всего лишь один из бесчисленных бастардов – незаконнорожденных детей лэрда Маккензи. И мы стараемся держаться подальше от нашего законнорожденного брата.

– Почему? – спросила Фара.

Дориан отвернулся, показывая этим, что разговор окончен. Но Фара сочла разумным продолжить его.

– И теперь Кранмер пропал?

– Он умер. Тело так и не нашли.

Фару это не удивило.

– А как тебе удалось стать Блэквеллом?

Он брезгливо скривил губы.

– Нет слов, чтобы описать мерзость железной дороги, смешанную с мерзостью тюрьмы. Инфекции убили там больше людей, чем насилие. – Дориан сглотнул явное отвращение. – Мы и вправду могли бы быть братьями. Братьями Черное Сердце. На работах мы натирали лицо и кожу сажей и грязью, чтобы защититься от солнца и холода. Дополнительным преимуществом служило то, что нас перестали отличать друг от друга, если мы не стояли рядом. Я абсолютно избавился от своего шотландского акцента и быстро перенял его манеры и произношение. А когда я почти сравнялся с ним в росте, нас уже невозможно было различить.

– Кому известно, кто ты на самом деле? – спросила Фара.

– Мердоку, Ардженту, Тэллоу и… как его… Уолтерзу, вечно я путаю. Мы были той самой пятеркой, что заправляла в Ньюгейте. Пятью пальцами, складывающимися в кулак. – Он провел рукой по своему шраму, сжимая его до тех пор, пока складки не побелели. – Все мы знали, что именно я должен был умереть в этой камере. И мы все жаждали мести, вот и взялись за дело. С тех пор мы так и не остановились.

Фара с трудом переваривала его рассказ, ей казалось, что ее вот-вот вырвет, словно она отведала кусок испорченного мяса.

– Ты не произносишь его имени, – тихо проговорила она. – Я про Дориана Блэквелла, мальчика, который умер.

– Похоже, ты не понимаешь. То, что осталось от мальчика, которым был я, похоронено в общей могиле вместе с его телом. Ты вышла замуж не за Дугана Маккензи.

– Нет, за него, – настаивала Фара нежным шепотом.

Он вскочил на ноги и возвысился над ней, как палач, который вот-вот с неохотой приведет в исполнение приговор, вынесенный темной душе.

– Меня зовут Дориан Блэквелл, я всегда буду Дорианом Блэквеллом. Он живет во мне.

Фара встала на колени, собираясь подняться, но застыла на месте, когда он отступил на шаг назад.

– Что ж… тогда я буду любить тебя как Дориана Блэквелла, – предложила она. – Потому что по закону замуж-то я вышла за него.

Тихое, болезненное отчаяние пронзило Фару, когда она увидела, как ожесточилось его лицо.

– Не говори о любви, Фара. Потому что любовь – это то, чего я дать не могу.

Ошеломленная, она резко села, будто его слова толкнули ее вниз.

– Что? – Конечно, Дориан говорил ей об этом раньше. Но… сейчас все изменилось.

– Я могу предложить тебе защиту. Могу предложить месть. Я вернул тебе твое наследство. Но я не могу предложить тебе сердце, потому что я не в состоянии дать то, чего у меня нет.

Изнывая от душевной боли, Фара забыла о гордости, забыла о необходимости быть сильной и распростерлась перед Дорианом на коленях, умоляюще сложив руки. Она была готова отдать ему все что угодно. Свое сердце. Свою душу. Свою жизнь. Он был ее родственной душой, восставшей из мертвых. Она умрет, если снова потеряет его. Ей было все равно, что он сделал, что жизнь вынудила его совершить. Она возьмет его грехи на свою голову, взвалит бремя его воспоминаний на свои хрупкие плечи.

– Я могу отдать тебе свое сердце, – предложила она.

– Ты будешь дурой, если сделаешь это, – усмехнулся Дориан, при этом в выражении его лица появилось что-то чужое и пугающее.

– Тогда я просто дура, – стояла на своем Фара. – Потому что я уже это сделала.

– Я не выношу дураков! – прошипел он. – Ты отдала свое сердце Дугану, еще не понимая, что это значит. Так что оно не предназначено для меня.

Фара схватила его кулак и поцеловала покрытый шрамами сустав.

– Но Дориан, этот вороватый разбойник с большой дороги, уже начал красть его.