Разбойники

Франц. Мудрость черни – трусость черни! Ведь еще не доказано, что прошедшее не прошло, или что всевидящее око царствует над! звездами. Гм! гм! кто это надоумил меня? Разве есть мститель превыше звезд? Нет нет!.. да, да! Все ужасно говорит мне: «есть Судия над звездами!» И к этому надзвездному Судии предстать в эту же ночь! Нет – это жалкая норка, куда хочет заползти твоя трусость. Пусто, глухо там, над звездами. А если в самом деле что нибудь да есть там? Нет, нет, там ничего нет! Я хочу, приказываю, чтобы там ничего не было! Но если есть? Горе тебе, если все перечтется, если в эту же ночь перечтется!.. Отчего мороз проникает в мои кости? Умереть! Отчего это слово так поражает меня? Отдать отчет Судии небесному… О, если Он справедлив, сироты, вдовы, беспомощные, угнетенные – все возопиют к Нему. Но если Он; справедлив, то зачем они страдали? зачем я торжествовал над ними?

Пастор Мозер входит.

Мозер. Вы посылали за мною, граф? Удивляюсь! Это – в первый раз в моей жизни! Угодно вам насмехаться над религией, или вы начинаете уже трепетать перед нею?

Франц. Насмехаться или трепетать – все смотря по тому, как ты станешь отвечать. Послушай, Мозер! я стану доказывать тебе, что ты или сам дурак, или! людей дурачишь, а ты опровергай меня, Слышишь? Горе тебе, если ты не будешь отвечать мне!

Мозер. Вы вызываете Всевышнего на суд свой. Он вам некогда ответит.

Франц. Теперь, теперь хочу я знать это, сейчас, сию минуту, чтоб не наделать глупостей и в час нужды не воззвать к идолу черни. Я часто, насмехаясь, говорил тебе за бокалом бургонского: «Нет Бога!» Теперь я без шуток говорю с тобою и повторяю: «Нет Бога!» Опровергай меня всеми орудиями, какие имеешь в своей власти – и я их рассею одним дуновением уст моих.

Мозер. Когда б ты также легко мог рассеять гром, который, тысячекраты поразит твою надменную душу! Этот всевидящий Бог, которого ты, глупец и злодей, хочешь уничтожить в среде Его созданий, не имеет нужды оправдываться устами праха. Он так же велик в своих ужасных карах, как и в улыбке торжествующей добродетели.

Франц. Знатно, поп! вот это по мне!

Мозер. Я пришел сюда по делам высшего Владыки, и говорю с таким же червем, как и я, которому не намерен нравиться. Знаю, что разве одним чудом можно вынудить признание у твоей закоснелой злости, но если так сильно твое убеждение, зачем призывать меня? Скажи, зачем ты посылал за мною в полночь?

Франц. Потому что я соскучился и мне надоели шахматы. Вот мне и вздумалось, скуки ради, погрызться с попом. Пустым стращаньем с меня немного возьмешь. Я очень хорошо знаю, что тот, кто здесь попал в просак, надеется на вечность – и жестоко ошибется. Я читал, что все наше существо есть не что иное, как обращение крови, и что, вместе с последнею каплею, застывают душа и мысли. Дух разделяет с телом все его слабости, стало-быть и должен уничтожиться вместе с его разрушением, испариться вместе с гниением. Попади тебе в мозг одна капля воды – и твоя жизнь внезапно остановится и будет граничить потом с небытием – потом наступит смерть. Ощущение есть сотрясение некоторых струн – и разбитые клавикорды не звучат более. Разрушь я свои семь замков, или разбей я эту Венеру – и симметрии и красоты не стало. То же и с нашей бессмертной душою.

Мозер. Это философия вашего отчаяния. Но ваше собственное сердце, боязливо бьющееся в груди, обличает вас. Всю эту паутину систем разорвут слова: «ты должен умереть!» Я вызываю вас – и пусть это послужит испытанием: если и в час смерти вы будете так-же непоколебимы, если ваши убеждения и тогда вам не изменят – вы победили; но если малейший трепет хоть на миг овладеет вами, тогда – горе вам: вы обманулись!

Франц (в смущении). Если трепет овладеет мною?

Мозер. Много видал я таких же несчастных, которые всю жизнь храбро противустояли истине; но в час смерти – обман исчезал. Я буду стоять у вашего смертного одра. Мне даже хочется посмотреть в глаза вам, когда доктор возьмет вашу холодную, влажную руку, станет напрасно доискиваться слабого пульса, взглянет на вас и потом с ужасным пожатием плеч скажет; «человеческая помощь напрасна!» Бойтесь, о бойтесь тогда, чтобы не иметь вида Ричарда или Нерона.

Франц. Нет, нет!

Мозер. И это «нет» превратится тогда в вопиющее «да». Внутренний суд, которого вам никогда не подкупить скептическими доводами, вдруг проснется и призовет вас на суд свой. Но это пробуждение будет подобно пробуждению заживо-погребенного во чреве кладбища; это будет ярость самоубийцы, который кается после того, как наложил на себя руки; это будет молния, которая внезапно осветит полночь вашей жизни; это будет один только взгляд… И если вы и тогда останетесь непреклонными – вы правы.

Франц(взволнованный, ходит взад и вперед по комнате). Поповские бредни! поповские бредни!