Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

Пока барон спускался в кормовую каюту, пробираясь между бочками и ящиками, Нормандец приказал приспустить латинские паруса, чтобы замедлить ход фелуки, поскольку не хотел входить в порт до рассвета.

Он знал, что на мысу Кавальо у входа в гавань расположены два укрепления, и не хотел получить ядро в борт фелуки, что было весьма возможно, если бы он попытался войти в порт ночью.

Как только рассвело, фрегатар приказал поднять на мачте тунисский флаг и направился к мысу Кавальо, за которым вокруг узкой гавани расположились белые дома мавров с широкими террасами, окруженными живописными пальмами.

Барон и Железная Башка поднялись на палубу. Барон надел мавританский костюм: синий кафтан с серебряным шитьем, пояс и широкие красные шаровары, подвязанные у коленей. Каталонец не смог найти ничего подходящего для своего внушительного живота, поэтому ему пришлось удовольствоваться штанами, наподобие тех, которые носят негры, и поясом, а на плечи он накинул широкий плащ из белой шерсти. Голову он повязал огромным красно-зеленым тюрбаном, который придавал ему карикатурный вид.

— Вы просто восхитительны, господин барон, — сказал фрегатар, тщательно осмотрев своих гостей. — Вы прямо молодой мавр, привыкший кружить головы. Вы, несомненно, вызовете восхищение молодых алжирок, если им удастся вас увидеть, и заставите ревновать их хозяев. А вот ваш товарищ, несмотря на свою мощную фигуру, вызывает подозрения. Но надеюсь, его примут за больного водянкой.

— Ну это мы еще посмотрим, что внушит большее уважение, моя палица или болезнь.

— Оставьте в покое вашу палицу, — сказал фрегатар. — Здесь нельзя распускать руки, нужно сохранять спокойствие, если не хотите испытать радости пыточной камеры. Алжирцам понравится смотреть, как вы мучаетесь, сидя на дымящемся горшке.

— А что это? — спросил Железная Башка.

— Это пытка, которая заставляет трепетать самих мавров, когда они видят это зрелище.

Барон и Железная Башка поднялись на палубу. Барон надел мавританский костюм…

— Боже мой! — воскликнул каталонец, отбросив палицу. — Должно быть, это что-то ужасное.

— Да, по сравнению с этим погружение в негашеную известь, сажание на кол, четвертование и прижигание кипящим воском кажутся безобидными забавами.

— А мы идем в Алжир!

— Нет, сейчас мы идем в Дейджели, мы попадем в Алжир не раньше сегодняшней ночи, а то и завтра.

Храбрец Железная Башка, потомок истребителя мавров, побледнел и посмотрел на барона, который разглядывал черные точки, двигавшиеся по бухте во всех направлениях, замиравших на какое-то мгновение, а затем продолжавших свое движение.

— Господин барон, — сказал он, — мы обезумели, жизнь нам, видно, совсем надоела.

— Железная Башка, — ответил дворянин сурово, — твои страхи начинают мне надоедать, ты становишься просто смешным.

— Ну нет, синьор, я совсем не боюсь… что вы! Чтобы Барбоза боялись берберов! Такое даже присниться не может! Я только говорю, что…

— Не докучай мне, Железная Башка. Ты мне уже надоел.

Потом, обернувшись к Нормандцу, который рассматривал пузатого каталонца с насмешливой улыбкой, сказал:

— Это всё лодки, все эти черные точки, правда?

— Да, господин барон, — ответил фрегатар. — Это лодки ловцов губок. Они как раз начинают лов. Мы увидим ныряльщиков за работой.

— Все они негры?

— Нет, синьор, это рабы-христиане, в основном сицилийские и сардинские рыбаки, вывезенные с островов.

— Я не сомневаюсь, что это очень трудное ремесло.

— Да, и вдобавок опасное, потому что, если акула пробирается в бухту, она никогда не возвращается в открытое море, не напав на какого-нибудь ныряльщика.

— Здесь вылавливают много губок?

— Да, и таких хороших, что они не уступают тем, которые добывают на островах Греческого архипелага и у берегов Сирии. Эй, рулевой! Осторожнее, я не хочу порвать веревки драг. За это владельцы лодок могут расстрелять нас из аркебуз.

«Сулейман» теперь, когда паруса его были приспущены, неспешно входил в бухту, огибая мыс Кавальо, защищавший порт от восточного ветра.

Первые лодки уже попадались им навстречу. Это были большие шлюпки с дюжиной гребцов и ныряльщиков на борту. На каждой был алжирец, вооруженный до зубов, с хлыстом в руке. Хлыст то и дело обрушивался на обнаженные тела рабов, оставляя кровавые раны, а несчастные кричали от боли.

Некоторые тащили драгу — железную сеть в виде мешка; сначала ее волокли по дну бухты, потом с трудом вытаскивали на борт, освобождали от обломков ракушек, грязи и кусков губок, разорванных о подводные камни.

С других шлюпок спускались ныряльщики. Они — все умелые пловцы — погружались на глубину, зажав между ногами большой камень и вооружившись ножом, затем, срезав губку на глубине, торжественно поднимали ее на поверхность.