Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

Это были дервиши, вращающиеся, или танцующие, как их называют, странные создания, которые стремятся получить место в раю Магомета, танцуя и истязая свои тела самыми причудливыми способами, с отвратительным фанатизмом. Они входят в состояние экстаза, который, как они утверждают, уносит их в иную реальность. Как бы то ни было, они пользуются у мусульман уважением, невежественный народ считает их святыми, потому что они настолько хитры, что могут выдать себя за чудотворцев.

Они создают религиозные общины, первые из которых появились еще при Дилалуд-дине, Мавлане и Ахмеде Бонфаи в 1270 году. Они и сегодня пользуются влиянием, у них огромное количество текие, то есть монастырей, самый главный из которых находится в Константинополе, между Перой и Галатой.

Двенадцать дервишей, казалось, были уже во власти странного возбуждения, которое, возможно, было вызвано некоторой дозой гашиша. Они встали в круг, скандируя стихи Корана, сделали несколько шагов вперед и назад, не отрывая глаз от своего мираба, а он продолжал бормотать молитвы. Скандировали они странными голосами, в которых, казалось, не было ничего человеческого, тон голосов все время повышался, голоса дрожали, постепенно превращаясь в дикие крики. Видно было, что эти люди, прежде чем прийти в возбуждение от танца, возбуждали себя криками.

— Они безумны? — спросил Железная Башка, который ничего не понимал.

— Молчи! — прошептал Нормандец с угрозой. — Ты что, хочешь погубить нас всех?

Еще несколько минут дервиши пели, возвышая голос, призывали Аллаха и Дилалуд-дина, основателя их ордена, потом все разом замолчали и остановились. Рты у них были открыты, глаза расширились, взгляд был устремлен вверх, к куполу.

Вдруг послышались легкие, робкие ноты, как будто звук флейты, раздавшийся в темном углу мечети. К ним присоединились более мощные звуки тромбона.

Казалось, что эта музыка, постепенно ускорявшаяся, вливает живое серебро в ноги дервишей. Они все слаженно принялись кружиться, раскинув руки, с застывшими взглядами. Они вращались на пятках все быстрее и быстрее, потом снова запели, на этот раз яростно, громко крича: «Алла, иль-алла, алла! Илла!» Они были во власти какого-то безумного неистовства, кружились все быстрее и быстрее, двигались по залу, но не сталкивались и не теряли равновесия.

Их голоса слились в один и образовали оглушающий гул. Они стонали, кричали, ревели, как дикие звери. Слышно было только «алла хоу панан», звук был глухой, страшный. Глаза их закрылись, они тяжело дышали, лица побледнели, пот лил ручьями, от кожи поднимался пар, но они не прекращали кружиться с фантастической скоростью, так что у многих зрителей, которые с восхищением смотрели на неутомимых танцоров, закружилась голова.

Время от времени они останавливались, чтобы дотронуться до земли или издать особенно громкий крик, потом, отбросив свои конические шапки, возобновляли судорожный танец или, лучше сказать, вращение, а их длинные распущенные волосы, мокрые от пота, развевались вокруг искаженных лиц, стегали их по щекам и перепутывались с длинными бородами.

Неожиданно один из них, охваченный безумным порывом, бросился к мирабу, который подбадривал этих фанатиков, хлопая в такт ладонями, наклонился, схватил лезвие, которое раскалилось в медном тазу, полном горящих углей, высунул язык и проткнул его, издав звериный рык.

Другой, воодушевленный этим примером, бросился к сосуду, полному острых гвоздей, схватил пригоршню и вогнал их себе в щеки, в голову, в руки, в плечи, которые успел обнажить, а потом, как и первый, вернулся к танцу, выкрикивая хриплым голосом имя Аллаха.

Другие тоже захотели показать, что они ничем не уступают своим товарищам, они бросились к оружию, схватили кинжалы, сабли, крючья, длинные иглы. Они резали себе лбы, прокалывали щеки, царапали руки и ноги, прижигали их раскаленным железом. Текла кровь, пачкала их бороды и одежду, тошнотворный запах горящей плоти распространялся по мечети, а безумцы кружились и кружились, пока один за другим не упали в изнеможении, с пеной на губах, содрогаясь в конвульсиях.

Верующие, исполненные восторга, кричали, воздевая руки к небу: «Мельбон! Мельбон! (Чудо! Чудо!)»

Барон ощутил тошнотворный ком в горле. Он взял Нормандца за руку и сказал:

— Пойдем отсюда! Невыносимо смотреть на это отвратительное зрелище.

— Да, да, пусть они сдохнут тут все, — добавил Железная Башка. — Я не желаю присутствовать при агонии!

— Какая агония? — спросил фрегатар. — Завтра они снова будут танцевать в другой мечети. У этих людей шкура толстая.

— Все, что угодно, только уйдем отсюда, — повторил барон. — Я все-таки не мусульманин.

— Еще минуту, синьор. Старый мираб не ответил еще на мой знак. Подождем, когда они будут проходить мимо, и он меня увидит.

Пока верующие уносили дервишей, крича: «Мельбон! Мельбон!» — старик вышел из своей ниши и направился к толпе, которая заполняла мечеть.

Нормандец протиснулся в первый ряд, чтобы лучше его видеть.