Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

И в этом зале на стенах висели ковры, ковры лежали и на полу, и на диванах, на которых были разбросаны шелковые вышитые подушки. В центре зала взлетала струя маленького фонтана и падала, разбиваясь о голубую фарфоровую чашу.

Стражники, как только привели его, сразу же ушли, оставив его одного. Барон упал на диван, обхватив голову руками.

Казалось, что теперь, когда он не видел Зулейка, его внезапно оставили все силы.

Он долго лежал неподвижно, предаваясь печальным мыслям, время от времени поднимая руку, как будто хотел отогнать от себя ужасное видение смерти, которая представлялась ему неизбежной.

Спустилась ночь. И вдруг нежный голос, почти неслышный, прозвучал в зале и резко вырвал его из печальных размышлений:

— Бедный юноша!

Эти слова, сказанные по-итальянски, казалось, исходили из уст женщины. Он явственно различил их в тишине зала.

Он поднялся, огляделся кругом, удивленный и потрясенный. Кто произнес эти слова? Он был совершенно уверен, что не ослышался, потому что еще не спал.

Луч луны, проникавший в отверстие на потолке, освещал угол комнаты, но все остальное пространство оставалось погруженным в темноту. Невозможно было различить даже стены этой роскошной тюрьмы.

Он прислушивался еще несколько мгновений, медленно поворачиваясь вокруг себя, пристально вглядываясь в углы зала, спрашивая себя, не мог ли он принять за человеческий голос шорох фонтана. Но он больше ничего не услышал и вернулся к дивану.

«Наверное, я ослышался, — сказал он себе. — И кто здесь мог пожалеть христианина?»

Как только он сел, по залу расплылся изысканный запах амбры. Он шел волнами, проникая во все уголки.

— Бедный юноша!

Барон снова встал, охваченный волнением, потому что запах напомнил ему о записке, которую ему передали два негра после стычки с бедуинами.

«Где я? — спрашивал он себя. — Может быть, это жилище таинственной дамы, которая послала негров следить за мной? Нет, я сошел с ума! Это дом Зулейка!»

Он остановился у фонтана, продолжавшего нежно журчать. Невольно он почувствовал, что его охватывает ужас. Ему в голову пришла мысль, что мавр с неслыханной изощренностью решил удушить его этим запахом, который продолжал разливаться вокруг, становясь все резче, вызывая головокружение.

«Может, Зулейк выбрал такую казнь, чтобы избавиться от меня? — спрашивал он себя. — У этих мавров все возможно».

У него были все основания бояться, потому что запах все усиливался, и он чувствовал, как им мало-помалу овладевает неодолимый сон. Теперь это был не только запах амбры, к нему примешивался другой, все более сильный.

Барон чувствовал, что голова его становится все тяжелее, веки опускаются, несмотря на все усилия, которые он прикладывал, чтобы держать глаза открытыми. Понимая, что еще миг, и он упадет, он стал потихоньку приближаться к дивану, хотя едва различал его в полутьме.

«Меня убивают, — подумал он с содроганием. — Это Зулейк мстит».

Едва он добрался до дивана, как почувствовал, что силы совсем оставили его. Он попытался выпрямиться, но потом сдался.

Его охватил неодолимый сон, но странным образом глаза его оставались открытыми. Он смотрел на луч лунного света, спускавшийся с потолка. Там, куда падал этот свет, мозаика на полу блестела и искрилась.

Вдруг в лунном луче появилась человеческая фигура. Он попытался подняться, но не смог. И все же он еще не спал: он слышал и видел.

Человеческая фигура несколько мгновений стояла неподвижно, вокруг нее распространялось сияние, как будто белое покрывало, в которое она была закутана с головы до ног, было из жемчуга и бриллиантов. Потом она приблизилась совершенно бесшумно к дивану, на котором лежал молодой барон, и прошептала ему на ухо:

— Бедный юноша!

Барон попытался поднять руки, чтобы схватить это таинственное создание, но силы полностью покинули его, веки сомкнулись.

Он спал. Только нежный шорох струи, разбивавшейся о голубую чашу, нарушал глубокую тишину, царившую в зале.

Глава XVIII Борьба титанов

На следующее утро он был разбужен шумом, доносившимся с лестницы, ведущей в зал, служивший ему тюрьмой.

Были слышны хриплые голоса негров и берберов, ругавшихся по-арабски и по-турецки, раздавались итальянские и испанские фразы, которые произносил другой голос, без конца звучали громкие крики и угрозы.

— Вперед, христианская собака!

— Сам ты собака, мерзкая черная рожа!

— Поднимайся, или мы поджарим тебе пятки!

— Вы разбойники, а я благородный человек. Если бы при мне была моя палица, вы бы так не кричали.

— Хватит, поднимайся!

— Я хочу видеть моего хозяина!

— А! Ты сознаешься, что ты христианин!

— Да вовсе нет, я верный последователь Магомета.

— Да ты ни слова не знаешь ни по-арабски, ни по-турецки, ни на берберском наречии! Кого ты хочешь обмануть? Если бы я не говорил по-итальянски, ты бы меня вообще не понимал. Давай поднимайся, а не то мы спустим тебя с лестницы и переломаем тебе ноги, и брюхо твое само взорвется.

Барон, хоть и чувствовал себя еще немного одурманенным таинственным запахом, который накануне заполнил зал, быстро подошел к двери, охваченный волнением.