Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

И тут над берегом разнесся грохот выстрела. Студенты и Замора бросились к дюне, за которой пал мехари, и успели увидеть человеческую тень, метнувшуюся прочь.

— Наверное, тот самый риф, о котором говорил Янко, — предположила Замора. — Чую, натерпимся мы еще от него.

— Вовсе не обязательно, — возразил Карминильо, опуская взятый было на изготовку маузер. — На скалу он за нами не полезет. Сверху мы его сразу заметим и прикончим. Все, друзья! Хватит тратить время попусту. Поднимаемся. Хорошенько смотрите, куда ставите ногу. Не дай бог, сорветесь.

— Поднимаемся. Хорошенько смотрите, куда ставите ногу.

Глава X Немного истории

Марокканцы, в том числе берберы-рифы, всегда видели в европейцах врагов и, если не воевали «с открытым забралом», старались исподтишка строить всяческие козни, чтобы заставить их убраться.

Местные жители не желают принимать эту европейскую саранчу, которая пересекает Средиземное море и высаживается на африканский берег. Ее гонит не столько жажда наживы, сколько желание подготовить почву для новых завоеваний.

Шерифская империя, обладая изрядной мощью, помнила о своих армиях, остановленных Карлом Великим в кровопролитной битве, и терпела европейцев, торгуя с Ливорно и Марселем. В те времена султаны были сильны и уважаемы, их боялись и соседи, и враги, пытавшиеся завоевать эти обширные земли.

После изгнания мавров из Испании и падения Гранадского эмирата Португалия, превосходившая Испанию на земле и на море, первой ввязалась в грандиозную авантюру по изничтожению мусульман, размахивавших в двух шагах от Европы зеленым знаменем пророка, этим символом варварства и нетерпимости.

Юный король Себастьян I[66], мечтая о славе, созвал двадцать тысяч отборных рыцарей и высадился на берег Марокко. Он был уверен, что легко завоюет эту страну, сбросит флаги с полумесяцем и заменит их знаменами с крестом.

Смельчаку не повезло, хотя его противник — марокканский султан Малей находился при смерти. В один прекрасный день восемьдесят тысяч всадников напали на сравнительно небольшой португальский отряд и перебили всех, не пощадив и молодого короля[67].

Малей, повелевший доставить его на место сражения, умер на руках своих воинов, праздновавших победу. Возможно, мысль о разгроме христианского короля так сильно взволновала монарха, что ускорила его кончину.

С тех пор Марокко не знало мира. Его правители, не доверяя Европе, наотрез отказывались торговать с заморскими соседями.

Вскоре другой португальский король, Энрике Мореплаватель, решил проложить путь в Марокко для европейских купцов и напал на Танжер. Его катапульты уже стояли у стен города, когда король внезапно обнаружил у себя за спиной семьдесят тысяч мавров. Дабы не повторить судьбу своего предшественника и не одеть в траур португальских женщин, Энрике пришлось пойти на заключение мира.

Впрочем, еще до нападения на Танжер ему удалось захватить Сеуту, ставшую для него дойной коровой. Поэтому Энрике мог поторговаться с султаном, и дела его обстояли не так уж плохо. Марокканцы желали, чтобы португальцы покинули город и убрались восвояси. Энрике пообещал исполнить их требования и, оставив в заложниках своего брата, дона Фердинандо, подписал мирный договор на четыреста лет. Однако, вернувшись в Лиссабон, коварный король нарушил свою клятву и не отдал Сеуту. Его несчастный брат умер в рабстве.

Марокканские порты вновь оказались закрыты для европейцев. Только контрабандисты, в основном испанцы, итальянцы и французы, отваживались заплывать в те края. Самим марокканцам тяжеловато пришлось без товаров и оружия гяуров. Но горе было морякам, которых застигали врасплох! Их подвергали ужаснейшим пыткам, отправляли гнить в казематах, где бедолагам оставалось надеяться на выкуп, либо посылали рабами на галеры. Европейцы вернулись в Марокко лишь с восшествием на трон Мауля Исмаила, человека широких взглядов. При нем страна обрела такую военную мощь, что заморским соседям пришлось забыть о завоевательских планах.

Мауля, ставший величайшим султаном Марокко, был современником Людовика XIV, французского «короля-солнца», с которым установил дипломатические отношения и даже хотел породниться, попросив в жены принцессу Конде.

Дело оказалось щекотливым, поскольку юная принцесса не желала принимать магометанство, а султан, сам бывший потомком Магомета, не мог взять в супруги христианку, не говоря уже о том, чтобы отказаться от многоженства. Только представьте, к тому времени у него было пятьсот двадцать восемь сыновей и в гареме содержалось триста сорок женщин!

Его справедливо именовали Великим и Победоносным: он стал единственным правителем, сумевшим установить мир и порядок в своей «лоскутной» державе. При нем еврей с еврейкой могли, не опасаясь за свою жизнь, пересечь Марокко из конца в конец.

После его смерти европейцы, предвидевшие, что марокканские порты вновь закроются, взялись за оружие.