Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

В нескольких шагах от нее на ковре лежал молодой человек, смуглый, с волосами черными, как вороново крыло, черты лица его отличались особой правильностью, взгляд был смелым и дерзким, подбородок покрывал еле заметный пушок. На коленях у него лежала алжирская теорба, похожая на гитару с длинным грифом.

В нем легко было разглядеть африканское происхождение, вернее, он был берберийским мавром, сыном ужасного племени завоевателей, которые захватили Испанию и дошли до Франции.

И одет он был соответственно: голова обернута шелковым полосатым тюрбаном, зеленая куртка с замысловатым серебряным шитьем, широкие шаровары из красного муслина и на ногах — туфли без задников из желтой кожи.

Его маленькие нервные руки время от времени прикасались, почти невзначай, к шелковым струнам теорбы, извлекая нежнейшие звуки, потом он снова, как зачарованный, устремлял взор на графиню, а та не отрывала взгляда от моря.

Иногда глаза мавра вспыхивали, и молния мелькала в его диком взоре, а тонкие губы изгибались, приоткрывая ровный ряд зубов, которыми могла бы гордиться даже пантера.

В такие моменты он не глядел на графиню. Его черные глаза, горевшие, как угли, устремлялись на море, он смотрел на удаляющуюся фелуку, и на его мрачном лице появлялась улыбка, больше похожая на оскал дикого зверя, предвкушавшего в засаде кровь жертвы.

Казалось, синьорина Сантафьора не обращает внимания на мавра. Она тоже смотрела с тревогой на серебристую поверхность Тирренского моря и на фелуку, которая продолжала совершать свои таинственные маневры.

— Зулейк, — сказала она вдруг, повернувшись к мавру, — как ты думаешь, кому принадлежит маленький парусник, который вот уже три вечера подряд показывается у нашего берега, а на заре исчезает?

— Это просто бедная фелука, — ответил мавр. — Она не может испугать вас, госпожа. Должно быть, это рыбаки из Кальяри или с острова Святого Антиоха.

— А если это корсары?

— У вас четыре кулеврины на стенах замка и еще одна на башне. Как может такое маленькое суденышко осмелиться приблизиться к замку на пушечный выстрел?

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы Карл ди Сант-Эльмо был здесь со своей галерой.

В глазах мавра вспыхнул ужасный, дикий огонь.

— Вы ждете его, госпожа? — спросил он, силясь придать своему голосу спокойный тон.

— Да, его галера уже вышла из мальтийского порта, — ответила девушка, и легкий румянец проступил на ее щеках. — Приятно встретиться с достойными людьми.

— Которые уничтожают мое племя, — процедил мавр сквозь зубы.

— Ну, это ваши воюют с нашими.

— Такова воля Магомета.

— А Господь благословляет наших воинов на защиту.

Мавр пожал плечами и снова стал легко прикасаться к струнам теорбы.

— Посмотри-ка на эту фелуку, — сказала графиня. Она встала, оперлась о каменную балюстраду террасы. — Она поворачивает, как будто хочет вернуться к острову.

— Да говорю я вам, это рыбаки из Кальяри, хозяйка.

— И все же полчаса назад я видела, как на палубе этого корабля три раза сверкнули яркие вспышки.

— Я ничего не видел.

— Ты тогда был на берегу.

— Когда наши алжирские рыбаки идут на лов в открытое море, они зажигают огонь на носу, чтобы привлечь рыбу, — сказал мавр. — Вы, должно быть, приняли эти огни за вспышки.

— И все же я уверена, что ничего не перепутала, Зулейк.

Мавр улыбнулся и продолжал наигрывать на теорбе. Его худые нервные пальцы не извлекали больше нежных звуков из шелковых струн инструмента. Звуки теперь были резкие, дикие, они быстро чередовались, как звуки военного рога. Казалось, что музыкант хочет изобразить жуткие завывания самума и касмина[33] или яростные крики арабов, когда они неудержимой лавиной бросаются в бой.

Казалось, эти звуки и на исполнителя производят глубокое впечатление. На его лице отражалась жестокая внутренняя борьба, глаза его метали молнии, он дрожал всем телом, губы приоткрывались, как будто из груди его вот-вот должен был вырваться ужасный военный клич мавров, который некогда сеял ужас среди христианских воинов.

— Что ты играешь? — спросила молодая графиня.

— Фантазию пустыни, — ответил мавр.

Он еще несколько минут продолжал извлекать резкие, дикие звуки, а потом внезапно теорба заиграла нежно, печально. Теперь казалось, что мавр хочет передать дальний шум моря, дыхание бриза, который шевелит кроны пальм в пустыне, или нежное журчание струй фонтана.

Внезапно его пальцы замерли на теорбе. Он склонил голову на грудь, чертам его лица вдруг вернулось спокойствие, глаза закрылись. Можно было подумать, что он спит.

— О чем ты думаешь, Зулейк? — спросила графиня.