Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

— Я думал об утраченной свободе, — ответил мавр мрачно. — Я думал о моем Алжире, о бесконечных песчаных просторах пустыни, о солнечных берегах моей страны, о тенистых пальмовых рощах, о мечетях, о конях, скачущих в клубах пыли, о тихих источниках на наших равнинах. Сколько раз во сне я видел мраморный дворец моих предков, украшенный стройными портиками, где я провел дни моей юности, свободный и счастливый! А минарет, который отбрасывал тень на двор, и с него каждое утро и каждый вечер старый муэдзин возвещал свой призыв! А мраморный фонтан с чистейшей водой, вокруг которого по вечерам собирались женщины и пели! А изящная фигура моей сестры! А пальмовая роща, где я играл и где часто засыпал и видел во сне великие подвиги и славные битвы, сверкающее оружие и глубокие девичьи очи! А галеры, поднимающие паруса на безбрежной голубой поверхности Средиземного моря, разворачивающие на ветру зеленые флаги пророка! И кони, и всадники в сверкающих доспехах и развевающихся белых плащах!

Кем бы я стал, если бы проклятый христианин не украл меня и не увез из моей страны? Что сталось с моими мечтами о славе и победах? Я — раб! Будь проклята моя злосчастная судьба!

Вот руки, которые были созданы, чтобы держать саблю и палицу, чтобы потрясать щитом и копьем, чтобы сеять ужас среди неверных, которые не признают пророка. И зачем они мне? Чтобы играть на теорбе, как будто я никчемная женщина! Прочь, проклятый инструмент!

И быстрым движением мавр швырнул теорбу за балюстраду. Она упала в ров замка и разбилась.

— Зулейк! — Графиня обеспокоенно взглянула на него. — Мне кажется, ты забыл, что ты мой раб.

— Значит, бедному рабу не позволено даже вздыхать о родине и оплакивать потерянную свободу? — спросил мавр с горькой иронией.

— Я обещала, что верну тебе свободу и отправлю в Алжир в обмен на христианского пленника. Ты несчастен, а наши христиане во власти жестокого Кулькелуби разве не страдают во много раз больше? На что ты жалуешься? Я обращаюсь с тобой как со свободным человеком, а их мучают, пытают и убивают твои соотечественники.

— Я жалуюсь на то, что потерял свободу, вот и все, — ответил мавр. — Я не был рожден для такой участи, в моих жилах течет кровь покорителей Гранады.

— И все же ты ни за два года, что живешь у меня, ни прежде, когда жил у мальтийского рыцаря, ни разу не пытался бежать.

— Мальтиец слишком хорошо меня стерег, я не мог ни на минуту укрыться от его пристального взгляда. Да и потом, на Мальту не заходят галеры моих соотечественников, — ответил мавр.

— А почему ты не пытался убежать потом? За лодками замка никто не следит, ты пользовался полной свободой, по крайней мере мог беспрепятственно ходить по всему острову.

— И вы думаете, что я не попытался бы сбежать? — спросил мавр. — Я сын моряка, Средиземное море никогда не внушало страх Зулейку Бен-Абаду.

Он помолчал немного, провел несколько раз рукой по лбу, а потом сказал мягким голосом:

— Если бы девушка, которая завладела моими снами, не зачаровала меня, Зулейк Бен-Абад уже давно пересек бы Тирренское море и вернулся в дом своего отца.

— Девушка! — воскликнула графиня, бросив на него удивленный взгляд.

— Да, женщина, прекрасная, как гурия рая, которая или даст мне огромное счастье, или принесет мне страшное горе. Ради нее я пытался забыть о семье, ради нее я остаюсь рабом, ради нее я не стремлюсь к свободе, ради нее я отказался от мысли о побеге. Она меня заколдовала, ей я готов без сожаления отдать свою душу, готов отказаться от веры моих отцов, готов проклинать пророка, который сделал меня мусульманином от рождения.

— Ты — мавр! — воскликнула графиня. — Так эта женщина христианка?

— Да, на мою беду, — ответил Зулейк.

— А где она живет?

— Здесь, на этом острове: я дышу одним с ней воздухом, солнце, которое ее освещает, несет свет и моим глазам.

— Это дочь рыбака?

У мавра вырвался жест глубочайшего презрения.

— В моей стране мой отец — князь, и я родился князем, — сказал Зулейк гордо. — Халифы Кордовы и Гранады породнились с моими благородными предками. Моя семья в Алжире владеет дворцами, породистыми скакунами, галерами, которые бороздят Средиземное море. У нас множество рабов — и христиан, и негров, — у нас большое войско. Мы владеем землями и в пустыне, и на побережье. Если бы короли и князья в Европе увидели наши драгоценности, они бы побледнели от зависти. Ну и как бы я мог даже взглянуть на дочь нищего рыбака? Что из того, что я сегодня раб? Завтра мои цепи падут, и я снова стану князем, еще более могущественным, чем прежде.

— Тогда эта девушка живет не здесь, — сказала графиня. — Здесь живут одни бедняки. Мне кажется, бедный мой Зулейк, что ты сегодня не в себе. Позови моих служанок и отправляйся отдыхать.

— Сегодня вечером? — спросил мавр очень странным голосом, и тон его поразил молодую хозяйку замка.

— Что ты хочешь сказать, Зулейк?

Мавр прикусил губу, пожалев о том, что эти слова вырвались у него.

— Говори, Зулейк! — сказала графиня повелительно.