Разбуди меня к августу

Выпил стакан воды залпом, рухнул на диван. Именно на этом месте когда-то сидела Октябрина – а я переодевался вон там, за перегородкой. Стоп-стоп… Я прокрутил тот вечер и немного расслабился. Она тогда изобразила ревность, практически подвела меня к тому, чтобы взять телефон и услышать пароль. И сейчас в голове все ее реплики звучали фальшиво, неестественно. Мне ведь и тогда показалось, что они для нее лишние, они не шли ей, как шла ей любая одежда. Плохая игра, дорогая Октябрина, не верю – хоть и запоздало. Ничего общего с болезненным криком ее отца – вот к актерской игре того у меня претензий нет. И да, пароль я не менял, а мы встречались еще несколько раз – она могла это провернуть и позже, для понимания сути это роли не играет. Так что же это получается – она специально это устроила, чтобы удалить из моего сотового контакт? У подобного маневра должна быть цель.

Я позвонил ей еще десяток раз – с тем же успехом. Но цель уже как будто вырисовывалась. Ведь я даже не вздрогнул, когда она назвала свое имя. Девушка, которую никто из моих не знает, а Лешка шутил, что ее не существует. Была ли она вообще? Удаляла ли сообщение, или оно мне просто приснилось?

Так, ладно. Это или мистика какая-то, или умелый развод. Любые объяснения требовались немедленно, потому набрал отца.

– Пять утра! Что опять случилось, Саш?

Он сказал «опять» – вылетело просто, спросонья не успел собраться. Но да, его сын такой, с которым обязательно происходит что-то «опять». Я поспешил успокоить:

– Ничего, пап! Извини, что разбудил. Послушай, мне нужно, чтобы ты мне кое-что сказал…

– Подожди секунду, выйду из спальни, незачем твою маму тревожить. – Он просыпался быстро, это ощущалось в растущей бодрости голоса. – Говори, что там у тебя.

– Как ее звали? В смысле, зовут. Ты тогда не стал отвечать, но сейчас это нужно.

– Кого?

– Ты знаешь! – я повысил тон. – Ту женщину, которую…

Он перебил нервно:

– Это не телефонный разговор, Саш. И вообще не разговор – я тебе сразу сказал, чтобы ты прекратил об этом думать и убивать себя. Иди спи уже.

– Это важно, скажи! – настаивал я почти криком. – Это сейчас очень важно!

Я слышал его вдох в динамике, и всю паузу в несколько секунд прочувствовал каждым нервом. И он пощадил меня, раз согласился ответить:

– Зинарчук Октябрина Матвеевна, две тысячи первого года рождения. Уроженка…

Я не выронил телефон только потому, что пальцы скрючились и застыли, не двинуть – натуральное трупное окоченение. В редких именах есть одно свойство – они редкие. Исключительные. Не позволяют думать о совпадениях.

– Девятнадцать лет? – мой голос немного болезненно захрипел.

– Ну да, двадцать исполнилось бы в этом октябре. Что случилось, Саш?

А я про себя все время называл ее «женщиной». Она же девчонка совсем. Всего девятнадцать лет.

– В какой она больнице? Она вообще жива еще?

– Я не знаю. Честно. Я специально ничего о ней не узнавал, чтобы защитить тебя. Ты скажешь, что происходит?

– Скажу, но чуть позже. Кажется, меня разыграли.

Я бросил трубку и заново похолодел: само собой припомнилось здание – многоэтажка с тусклыми окнами. Наискось от бабкиного дома. В районе, где живет Октябрина. Она ведь на него и указывала.

Вылетел из подъезда, снова сел за руль, чтобы рвануть туда. И, оказавшись на месте, даже не удивился – знал наверняка до того, как трижды прочел табличку возле входа. «Городская клиническая больница номер два. Корпус номер один», и ниже, на уже потертой жестянке кривая стрелка с указателем «Приемный покой». Она намекала, что живет здесь? И поэтому ни разу не разрешила подвезти ее до дома? Я должен был сам догадаться, что она показывает на стационар?

Получается, она выписалась и решила отомстить, устроив грандиозную мистификацию? Но я был почти уверен, что после таких травм за два месяца Октябрина не могла бы так восстановиться, чтобы бегать, веселиться и не выдать ни одного последствия. Мистика какая-то.

Так мистика или мистификация? Я не знал точно, что из этого тухлого набора предпочитаю.

Никто из моих ее не видел, но это не значит, что ее не видели вообще. Я пошел пешком, успокаиваясь все больше. Жестокий розыгрыш, ничего не скажешь, но я заранее Октябрину прощаю. На такое она уж точно имеет право, мне даже становится немного забавно подыграть. А доказательств моей вины у нее все равно нет – будь они, она бы сейчас не этой ерундой занималась.

Ждал возле дома – на это ушло больше часа, но я не жаловался даже мысленно. Подниматься и стучать хотелось еще меньше, чем тупо торчать у подъезда. А бабуле ведь надо выгулять кота вон в том сквере.

– О, ирод, это ты? – Она наконец-то вышла вместе с рыжим на поводке и сразу меня узнала, решив подколоть: – Не лезь в окошко – я тебе дверь лучше открою. А то убьешься, припадочный, мне на совести будет.

– Здравствуйте, Октябрина Ивановна. Пришел еще раз извиниться за прошлый раз. А где тезка ваша живет? Ну та, которая тоже припадочная иродка.

Старуха скуксилась в задумчивости – а она и без того была довольно сморщенной:

– Не поняла тебя. Ты все-таки из чьего-то окна головой вывалился?