Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой

Однако с годами Робин стала чувствовать себя лучше и даже завела ребенка. Мальчик вырос и стал офицером в американской морской пехоте. По словам Робин, отец ребенка погиб на лодке в море. Надо сказать, что когда-то Робин, имевшая диплом капитана морского судна, участвовала в перегоне морских парусников от верфей до портов приписки на Восточном побережье США, а также дважды в год – весной и осенью – подрабатывала в команде парусной яхты, курсировавшей от мыса Код до Карибских островов и обратно. Однажды, еще в начале наших с Робин отношений, мы отправились на морскую прогулку на такой же парусной яхте. Внезапно налетел шторм. Яхту бросало как щепку, а вокруг были каменистые острова.

До сих пор помню, как, повиснув на носу яхты «Уэстерли-22», я изо всех сил отталкивался ногами от подводных камней, на которые нас несло течением. Каким-то чудом яхта вывернулась, и мы попали в маленькую бухту, где бросили якорь. В каюте мы буквально рухнули на свои койки и заснули. Проснулись мы часов через двенадцать и обнаружили, что наша яхта стоит, упираясь своим двойным килем в песок в полосе отлива. Когда начался прилив, все встало на с вои места, и мы благополучно вернулись домой. Так и вся наша семилетняя жизнь с Робин: сплошные и неожиданные штормы…

Разумеется, после пережитой катастрофы я какое-то время не искал отношений с женщинами. Однако все же я жил не в вакууме. Знакомая дама, супруга профессора Массачусетского технологического института, решила, что мне негоже вести холостяцкий образ жизни, и познакомила меня с одной молодой греко-американкой по имени Мэри Лавиолетт, которая работала в администрации Бостонского университета и участвовала в издании американской версии журнала «Элефтерия» (по-гречески – «Свобода»). Я же сотрудничал с европейской версией этого журнала, выходившей в Швейцарии на французском языке.

В то время мне очень нужна была помощь, и я начал контактировать с Мэри по вопросам греческого лобби. В результате этих контактов Мэри переехала в Вашингтон и стала ответственным секретарем уже упоминавшегося Американского института эллинизма под руководством Юджина Россидиса. До сих пор она считается одним из учредителей этого института.

Другая дама, греко-американка и супруга одного из спонсоров того же института, тоже решила, что нас с Мэри Лавиолетт было бы неплохо сосватать. Эти две дамы взялись за дело. Идея супруги-помощника соблазнила меня, идея выйти замуж за известного грека соблазнила Мэри. При этом моя новая подруга была достаточно миловидна. Отец Мэри был главным инженером фирмы «Дженерал Электрик». Ее мама, гречанка по происхождению и тоже образованная женщина, химик по специальности, была заинтересована в том, чтобы дочь вышла замуж за приличного грека. И короче говоря, «конец – делу венец». Мы поженились.

Мэри мне очень помогла в работе, хотя сам факт моей женитьбы на ней дал повода моим американским оппонентам, в частности сотрудникам аппарата господина Киссинджера, распускать в СМИ слухи о том, что Американский институт эллинизма получает деньги из Греции в нарушение законодательства о лоббистских организациях. Начался скандал, в результате которого я должен был вместе с Мэри переехать в Нью-Йорк и обосноваться в ООН, где Киссинджеру было труднее меня достать. Переехав в Нью-Йорк, я быстро открыл при греческом представительстве службу печати и информации, подыскал для нее здание, оборудовал его и далее пользовался установленным там принципом экстерриториальности. В этой суматохе Мэри потерялась и больше не хотела заниматься политикой. Мы купили дом на Лонг-Айленде в маленьком порту Бейвиль. Это место располагалось на западном берегу Лонг-Айленда, напротив Нью-Йорка. Тамошний пейзаж неизменно напоминал мне об Эгейском море.

Дом был в пятидесяти метрах от берега, и летом мы купались по два раза в день – утром и вечером. Дом был всегда открыт и полон друзей, чего не одобряла моя жена. Мы ловили скумбрию прямо на пляже и готовили ее там же. На Лонг-Айленде у нас с Мэри родился сын Антон. В целом это был спокойный и тихий период моей жизни. Сын рос, катался на пони, и когда его спрашивали: «Откуда ты, мальчик?», он всегда отвечал: «Я из Бейвиля».

В начале 1980 года мы переехали в Москву. Первым приехал я, а месяца через два – Мэри с ребенком. К сожалению, в Москве у нас появились сложности, поскольку Мэри предпочитала как можно чаще бывать в Афинах, где к тому времени уже жили ее родители и старший брат Пол. Все они были люди с техническим образованием. И в Греции Мэри не сидела без дела – реставрировала мой дом в Каритене и писала диссертацию, получившую золотую медаль в Школе бизнеса Нью-Йоркского университета. Таким образом она развивала семейные образовательные традиции.