Раздвоение личности

— Нет, — пожал плечами Локтев. — Но и не откровенничал особенно. Я показывал кое-кому подвеску, но в детали не посвящал. Я ведь тебе не сказал самое главное, Ваня. Именно потому, что мой интерес к коллекции Каламбики известен, мне намекнули, так, в порядке сплетни, что в городе объявились вещи из коллекции, и они вот-вот будут проданы. Но тот факт, что у нас в городе заговорили про коллекцию Каламбики, сразу наталкивает на мысль о Хижанских. Меня, по крайней мере, натолкнуло. А совсем недавно, несколько дней назад, прошла другая информация, вот об этом, и еще так подробно! — Локтев покрутил на столе поддельную подвеску. — О том, что здесь проживают потомки Хижанских, о том, что найдены подделки, когда именно. Но дело в том, Ваня, что информация эта могла бы исходить или от меня, или от кого-то из Хижанских. Я это не афишировал ни тридцать лет назад, ни позже, Хижанские, мне казалось, тоже. В общем, это похоже на настойчивую рекомендацию отстать от Хижанских, потому что взять с них нечего. Что ввиду последних событий весьма актуально.

— Кто-то о них заботится, так, что ли? Фантастика просто.

— Я же только предполагаю.

— Дядя Игорь, — помолчав, сказал Иван. — Я пока только одно понял — возможно, в квартиру Хижанских забрались, чтобы найти мифические драгоценности. А потом выяснилось, что драгоценностей нет. Жаль, что не раньше. А откуда слухи, что подвески нашли, и их можно купить?

— Понятия не имею, Ваня. Ты вот скажи мне, что думаешь о шкатулке для германской бабушки?

— Считаете, тут те же песни?

— А почему нет?.. — Локтев улыбнулся.

Иван подвинулся к компьютеру и принялся рассматривать коллекцию Каламбики, листая картинки одну за другой. Фотографии подвесок закончились, после них шли страницы иностранного текста, какие-то фотографии уже не коллекции, а домов, интерьеров, аллей в парке, и даже пароходов, и ничего не понятно, потому что подписи к фотографиям тоже на иностранном, не прочитать. В самом конце были фотографии людей, снимки начала прошлого века — женщины с пышными прическами и в длинных платьях, мужчины в костюмах и шляпах, с усами и в пенсне, а также некоторые только в костюмах, но без шляп, усов и пенсне.

Скользнув глазами по одному из фото, Иван вздрогнул. С экрана смотрело знакомое лицо. Нет, человека этого Иван точно не знал, тем более снимок был датирован тысяча девятьсот пятнадцатым годом, а цифры, в отличие от слов, переводить не требовалось. Но лицо! Это лицо он видел. Он с ним, как будто, даже разговаривал, с этим лицом!

Конкретнее не вспоминалось. Иван нехотя нажал кнопку, перелистывая страницу. Потом он, конечно, вспомнит. Случайное сходство, может быть.

Следующим был рисунок, на который Иван уставился в еще большем смятении. Этот рисунок он тоже видел, причем не было нужды вспоминать, где и когда. Сегодня. Этот его прислали по факсу Нике. Эскиз с размерами и с надписью от руки. Такой же висит сейчас у него в мастерской, прижатый магнитом, и там, на листе, сверху, мелкими цифрами — номер факса, то есть можно определить, кто прислал.

При чем же здесь еще и Ника?! Коллекция Каламбики, которая имеет некое отношение к Хижанским — и Ника? А Ринка? Она тоже, что ли, при чем-то?!

— Дядя Игорь, у кого еще может быть подобный диск, к примеру?

— Говорю тебе, диск привезли из Парижа. Его просто купили. Была выставка, коллекция Каламбики там представлялась, и диски свободно продавались.

— Понятно. Вы можете это прочитать? Во тут, где чертеж, что написано?

— Конечно, — Локтев нагнулся к нему. — Это страница из письма. В этом сундучке была спрятана потерянная часть коллекции Каламбики. Видишь кружки? Их двенадцать. Одна из версий — сундучок утонул вместе с пароходом, на котором ехала приятельница Стефана Хижанского. Это письмо прямо указывает на то, что драгоценности везла она. То, что коллекция находится у потомков Виктора — уже другая версия.

— Значит, Виктору всучили подделки, а оригиналы увезла дама Стефана?

— Да. Приятельница Стефана.

— Но ведь это значит, что у Хижанских никогда не могло быть подлинников? Все утонуло. Аминь.

— Не так просто. Я упустил одну деталь, прости. Где-то в шестидесятых годах прошлого века вышла книга, написанная некой престарелой русской эмигранткой, которая тоже должна была плыть на этом пароходе. Ей повезло, по какой-то причине она осталась на берегу. Вообще, эта книга — рассказ-воспоминание о друзьях и знакомых как о представителях ушедшей эпохи. Там чего только нет, и сплетен тоже полно. Так вот, в своих воспоминаниях авторша коснулась и нашей дамы, приятельницы Стефана, которую звали Софья Павловна Рукавишникова. Будто бы за день до отъезда Рукавишникова получила письмо, очень ее испугавшее. Уже сидя в коляске, чтобы ехать в порт, она внезапно распорядилась выгрузить один из своих чемоданов и отнести его портье. И при этом она якобы сказала замечательную фразу: “Пусть они подавятся!” Сам понимаешь, этого достаточно, чтобы строить предположения.

— Да уж, — хмыкнул Иван.