Раздвоение личности

— Ты знаешь это? Может, сначала ты расскажешь мне все, что знаешь?

— Я только имя это слышала. Ваня, честное слово, я ничего не знаю.

Она в очередной раз приняла разумное решение — помалкивать. Если бы это всегда удавалось.

— Значит, так. У Берты Крингеляйн русская бабушка. Ее звали Анна Николаева. Она девочкой осталась после войны в Германии, на западной территории, потому что ее мать вышла замуж за немца. Потом Анна сама вышла замуж, родила пятерых детей и прожила долгую, спокойную жизнь. Она умерла три года назад. Но она всю жизнь хранила фотографию одного человека. То, что человек этот был отцом Анны — всего лишь версия. После смерти бабушки ее внучка Беата не выбросила фото, а положила в семейный альбом.

— Есть русская бабушка, есть друг семьи, — пробормотала Регина. — Мы подбираемся к сундуку?

— Точно. Ринка, я неправильно начал. Начало должно было быть другое. Задолго до революции один богатый человек, по фамилии Каламбики, собирал коллекцию маленьких портретов в драгоценных оправах. Часть этой коллекции попала к промышленнику Киржанскому, прадеду Жени. Как раз в это время Киржанский собирался уезжать за границу, и было это перед февральской революцией. У него было два сына, как в сказке — старший умный, младший революционер. Интересно?

— Еще бы! Давай дальше.

Она слушала, Иван говорил. Он рассказал ей все про коллекцию, закончив фальшивыми драгоценностями, найденными маленьким Женей в разбитой шкатулке. Про то, как поймали Веронику на квартире Хижанских, рассказывать не стал — и без этого обошлось. Вообще, роль Вероники в его изложении выглядела очень скромно. Она опознала Жениного предка на фото, она купила шкатулку, пытаясь найти драгоценности — без этого никак, раз Регина видела останки шкатулки на даче. Про Веснина он не стал говорить совсем. Просто ненавязчиво дал понять, что злодеи уже обезврежены — привет Шапошникову со товарищи. Сложных вопросов Регина задавать не стала. И на том спасибо. Она ведь, если на то пошло, уже спрашивала про Серегу, и он ей ответил.

История и так, в урезанном виде, получилась интересной.

— Потрясающе, — заключила Регина. — А Женя знает?

— Наверное, пока не все. Погоди, вот главного он точно не знает…

И он рассказал ей еще и про сейф в швейцарском банке. Тем более, что ключ — ключ вот он, все еще лежит на столе, около сахарницы. Может быть, зря поторопился Иван про это рассказывать, потому что Регина, переварив информацию и придя в себя от дополнительного удивления, спросила:

— Вань, а при чем здесь Сережка Веснин? Он же знает про ключ?! Значит, он все-таки…

Она с опаской потрогала ключик, оттертый ею же вчера от многолетней пыли. Подумать только — сейф в швейцарском банке!

— Про ключ в процессе следствия выяснилось, Рин, — вывернулся Иван. — Пришлось связываться с заграничными родственниками Хижанских…

— Понятно. Значит, Женя все-таки станет богатым человеком? Но все равно жаль, что он выбросил то колечко. Такое славное было.

— Подарить тебе такое?

— Ага, — с готовностью согласилась она. — Можно без бриллианта.

— Заметано. Со следующей же премии. Знаешь, от кого произошли женщины? Все-таки от мартышек. Любите вы надевать на себя совершенно бессмысленные блестящие штучки.

Вдруг он спросил безо всякого перехода:

— Ринка, ты почему за меня замуж вышла?

Она ответила осторожно:

— Потому что я в тебя влюбилась. Почему ж еще?

— А если бы, к примеру, Серега Веснин был на моем месте? Ну, представь? Он ведь во многом … так сказать, удачливее меня. Ему есть чем тебя заинтересовать. Да?

— Вань, ты зачем мне такие глупости говоришь?

— Это не глупости.

— Ну, хорошо. Он был на твоем месте. Мы с ним в кино ходили. Еще в кафе. В принципе, мне было с ним весело. Это перед этим вы с ним меня в шахматы разыграли, что ли?

Иван кивнул.

— Мне было хорошо. Но не так, понимаешь? А в тебя я влюбилась, ясно? С ним не было ничего похожего. Наверное, просто в него я не влюблялась. Сережка — он хороший, но он же был не ты.

Она встала, медленно подошла к Ивану.

— Вань, тебе не нужно ревновать. Это глупо. Ты лучше всех. Не веришь?

— Нет. Но это здорово, если ты так думаешь.

Он усадил ее на колени, крепко стиснул ее своими лапищами, растрепал волосы, стал целовать куда-то в шею.

— Ты моя. Я люблю тебя, Ринка. Слышишь, я люблю тебя… — он шептал это ей на ухо.

Кажется, она тоже что-то говорила. И было совсем неважно, что. Все равно он не слушал. И когда он просто поднял ее и отнес в спальню, она тоже стала объяснять ему что-то, и даже подушкой в него бросила. А хотелось, чтобы он целовал ее, тискал, и всего остального, что за этим полагалось, тоже до ужаса хотелось.

Собственно, так оно все и вышло.

Потом она села, натянув на себя покрывало, моргая, посмотрела на часы. С часами опять было что-то не то. Они показывали слишком много.

— Вань, что у нас со временем?

Он лениво отозвался:

— Со временем у нас все хорошо…

И потянул за край покрывала, так, что она упала прямо к нему в руки. Сопротивляться Ивану вообще было бесполезно. Так только, смеха ради.

Он осторожно поцеловал ее в плечо, потом в ямку на затылке, и повторил: