Разговоры Пушкина

I met last night at Baron Rehansen's the Byron of Russia; his name is Poushkin, the celebrated and, at the same time, the only poet in this country… I could observe nothing remarkable in his person or manners; he was slo-wenly in his appearance, which is sometimes the failing of men of talent, and avowed openly his predilection for gambling: the only notable expression, indeed, which dropped, from him during the evening was this: "J'aimerois mieux mourir que ne pas jouer" [Я встретил прошлым вечером у барона Р. русского Байрона — Пушкина, знаменитого и, вместе с тем, единственного поэта в России… Я не заметил ничего особенного в его личности и его манерах; внешность его неряшлива, этот недостаток является иногда у талантливых людей, и он откровенно сознается в своем пристрастии к игре: единственное примечательное выражение, которое вырвалось у него во время вечера, было такое: "Я предпочел бы лучше умереть, чем не играть"].

Томас Рэйкс (Raikes), эсквайр. Публ. С. Ф. Глинки. ПС, XXXI–XXXII, стр. 105–106.

После 1829 г.

Могу сказать только, что почти при каждом со мною свидании, бывало, Пушкин спросит: не написал ли я новых лирических пиес? и всегда советовал не пренебрегать при сериозном, продолжительном занятии драмою и минутами лирического вдохновения. "Помните, — сказал он мне однажды, — что только до 35 лет можно быть истинно-лирическим поэтом, а драмы можно писать до 70 лет и далее!"

Бар. Е. Ф. Розен. Ссылка на мертвых. "Сын Отечества" 1847, № 6, отд. III, стр. 12.

Он [Пушкин] частенько говаривал мне: "У нас еще через пятьдесят лет не оценят Дельвига! Переведите его от доски до доски на немецкий язык: немцы тотчас поймут, какой он единственный поэт и как мила у него русская народность".

Бар. Е. Ф. Розен. Ссылка но мертвых. "Сын Отечества" 1847. № 6. отд. III, стр. 15.

Пушкину все хотелось написать большой роман. Раз он откровенно сказал Нащокину[245]: "Погоди, дай мне собраться, я за пояс заткну Вальтера Скотта[246].

П. В. Нащокин по записи П. И. Бартенева. Бартенев, стр. 35.

1829–1833 гг.

Когда Павел Войнович был еще холост, Пушкин проездом через Москву, остановившись у него, слушал, как какой-то господин, живший в мезонине, против квартиры Нащокина, целый день пиликал на скрипке одно и то же. Это надоело поэту, и он послал лакея сказать незнакомому музыканту: "Нельзя ли сыграть второе колено?"

Конечно, тот вломился в амбицию.

В. А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. "Нов. Времени" 1898, № 8122, стр. 7.

1830 г.

… В 1830-м году, когда журналисты, прежде поклонявшиеся Пушкину, стали бессовестно нападать на него, я написал письмо к Погодину о значении Пушкина и напечатал его в журнале… Пушкин был очень доволен. Не зная лично меня и не зная, кто написал эту статейку, он сказал один раз в моем присутствии: "Никто еще никогда не говорил обо мне, то-есть о моем даровании, так верно, как говорит в последнем номере "Московского Вестника", какой-то неизвестный барин"[247].

С. Т. Аксаков. Литературные и театральные воспоминания. Собрание сочинений, изд. "Просвещение", т. IV, стр. 315.

[У цыган].

* Бежит ко мне Лукерья, кричит: "Ступай, Таня, гости приехали, слушать хотят". Я только косу расплела и повязала голову белым платком. Такой и выскочила… И только он меня увидел, так и помер со смеху, зубы-то белые, большие, так и сверкают. Показывает на меня господам: "Поваренок, кричит, поваренок!" Засмеялась и я, только он мне очень некрасив показался. И сказала я своим подругам по-нашему, по-цыгански: "Дыка, дыка, на не лаго, таки вашескери" [Гляди, значит, гляди, как не хорош, точно обезьяна]. Они так и залились. А он приставать: "Что ты сказала, что ты сказала?" — "Ничего, — говорю, — сказала, что вы надо мною смеетесь, поваренком зовете". А Павел Войнович Нащокин говорит ему: "А вот, Пушкин, послушай, как этот поваренок поет"… Тогда были в моде сочиненные романсы. И главный был у меня: "Друг милый, друг милый, с-да-лека поспеши". Как я его пропела, Пушкин… кричит: "Радость ты моя, радость моя, извини, что я тебя поваренком назвал, ты бесценная прелесть, не поваренок!.."

Цыганка Татьяна Дементьевна[248] по записи В. П. (Б. М. Маркевича), "СПб. Ведомости" 1875, JV2 131.

Поэт твердо верил предвещанию во всех его подробностях, хотя иногда шутил, вспоминая о нем. Так, говоря о предсказанной ему народной славе, он смеючись, прибавлял, разумеется, в тесном приятельском кружку: "А ведь предсказание сбывается, что ни говорят журналисты".

С. А. Соболевский. Таинственные приметы в жизни Пушкина. РА 1870, стр. 1382.