Нечеткое определение жизни дает нам возможность включать в нее новые формы материи по мере развития наших знаний о Вселенной. Возможно, в далеком будущем, на другой планете, люди-исследователи наткнутся на какой-то материал, который демонстрирует сложное взаимодействие с окружающей средой, возможно, он даже будет выказывать признаки того, что мы считаем способностью к осознанию своего окружения. Эти качества сделали бы его частью материала, который на Земле мы считаем живым. В то же время состав и сложность этого материала могут быть таковы, что мы не сможем легко определить, является ли он образцом жизни в том смысле, в котором мы представляем жизнь на Земле. Основываясь на жестком определении жизни, мы бы исключили этот материал из круга живых существ, допустив определенное безрассудство по отношению к нему. Возможно, мы могли бы даже уничтожить его, просто на всякий случай. Свободное определение жизни может привести нас к другим результатам: будет поощряться обсуждение и изменение наших представлений о формах жизни.
Отказ от тысячелетнего стремления к определению жизни может открыть нам разум. Научному мыслителю, стремящемуся к таксономической ясности[74]
, принятие расплывчатого определения жизни может показаться небрежным решением. Но, возможно, это более честный подход, и обычному человеку, и научному мыслителю это должно понравиться. Мы не должны предполагать, что природа создала то, что мы называем жизнью, фундаментально отличным от того, что мы называем не-жизнью. Если мы избежим этой ошибки, то окажемся лучше подготовленными к тому, чтобы учиться на всем, что находим во Вселенной, и на тех материальных субстанциях, которые являются частью нас самих и всего, что нас окружает.С точки зрения химии и физики в жизни на Земле нет ничего особенного. Но насколько распространены в галактике живые миры или планеты, на которых существа строят радиотелескопы, такие как
18. Уникальны ли мы?
Поездка из города Маунтин-Вью в город Саннивейл в Калифорнии
Иногда глубокие вопросы берут свое начало из чего-то совершенно заурядного. Это был как раз такой случай. Я решил поехать на такси от моего мотеля в Маунтин-Вью до хозяйственного магазина в Саннивейле, в двадцати минутах от меня, чтобы купить холодильную камеру. Мне она была нужна для образцов, которые мы планировали собрать в ходе космического эксперимента. Образцы должны были приехать в порт Лос-Анджелеса уже через несколько дней, после возвращения на Землю с Международной космической станции одной из капсул
Моя таксистка спросила меня, кем я работаю, а я выдал ей краткий пересказ. Она была искренним и довольно темпераментным человеком. Когда я упомянул о своей работе по поиску инопланетной жизни, она мгновенно заинтересовалась.
– О, мне было бы интересно узнать, – сказала она, поглядывая на меня из-за своих очков в зеленой круглой оправе. – Очень интересно. Существует ли кто-то еще или есть только мы? Я нечасто об этом думаю, но иногда бывает. Когда натыкаешься по телевизору на программы о разных планетах, поневоле думаешь, если ли там кто-то еще?
– А для вас имеет значение, одни ли мы во Вселенной? – спросил я.
– Просто хочется знать. Дело не в том, что это как-то повлияет на нашу жизнь, но что, если мы и правда одни? Единственные во всем космосе, – сказала она.
Глубоко в человеческой психике заложено непреодолимое стремление быть исключительными. Я думаю, что это слово – «исключительный», – должно быть, одно из самых туманных в английском словаре, однако мы стремимся узнать, применимо ли оно к нам.
– Думаете, это сделает нас особеннее, если мы такие одни? – решил задать вопрос я.
Она немного подумала и сказала:
– Это не влияет на то, особенная ли я для других людей. Но это большой вопрос.