Читаем Размышления и максимы полностью

Размышления и максимы

Несправедливо требовать от людей, чтобы из уважения к нашим советам они делали то, чего никогда не стали бы делать ради самих себя.

CLXII

Пусть люди совершают любые ошибки себе во вред, лишь бы им избегнуть худшей напасти — подчинения чужой воле.

CLXIII

Кто карает суровее, чем даже закон, тот тиран.

CLXIV

Не подлежит суду поступок, который не нанес ущерба обществу.

CLXV

Карать без нужды значит бросать вызов милосердию господню.

CLXVI

Безжалостная мораль подтачивает бодрость духа, как разрушает телесное здоровье отпрыск Эскулапа,[102] когда пытается уничтожить гнездящуюся в крови порчу — чаще всего воображаемую.

CLXVII

Милосердие предпочитательнее справедливости.

CLXVIII

Мы щедры на осуждение обездоленных, как бы малы ни были их проступки, и скупы на жалость к ним, как бы тяжек ни был их удел.

CLXIX

Нашу снисходительность мы приберегаем для праведников.

CLXX

Никто не сострадает глупцу на том лишь основании, что он глуп, и это, пожалуй, резонно; но до чего же нелепо считать, что в своей глупости повинен он сам!

CLXXI

По доброй воле никто не бывает слабодушен.

CLXXII

Мы укоряем обездоленных, дабы не обременять себя состраданием.

CLXXIII

Великодушие терзается чужими бедами, словно оно в ответе за них.

CLXXIV

Если говорить о неблагодарности, то всего отвратительнее, но и всего обычнее древняя как мир неблагодарность детей по отношению к родителям.

CLXXV

Мы не слишком признательны друзьям за их высокое мнение о наших достоинствах, если при этом они не вовсе слепы к нашим недостаткам.

CLXXVI

Можно, от всего сердца любя человека, все-таки понимать, как велики его недостатки. Было бы глупой дерзостью мнить, будто нашего расположения достойно одно лишь совершенство. Порою наши слабости привязывают нас друг к другу ничуть не меньше, чем самые высокие добродетели.

CLXXVII

Сильные мира сего потому плодят неблагодарных, что могли бы в щедрости своей быть куда щедрее.

CLXXVIII

Ненависть пересиливает дружбу, но пасует перед любовью.

CLXXIX

Когда друзья оказывают нам услуги, мы принимаем это как должную дань дружбе, но нам невдомек, что они вовсе не должны одаривать нас дружбой.

CLXXX

Не рожден для славы тот, кто не умеет ценить время.

CLXXXI

Неустанная деятельность скорее приведет к богатству, нежели осмотрительность.

CLXXXII

Кто рожден покорствовать, тот и на троне будет покорным.

CLXXXIII

Судя по всему, человек от природы неспособен к независимому существованию.

CLXXXIV

Чтобы избавиться от гнета силы, люди принуждены были подчиниться закону. Избрать властелином либо силу, либо закон — другого нам не дано: по самой своей сути мы неспособны жить свободно.

CLXXXV

Зависимость — порождение общества.

CLXXXVI

Стоит ли дивиться уверенности людей, будто все живые твари созданы им на потребу, если того же взгляда они держатся и на себе подобных? Если сильные мира сего привыкли брать в расчет только самих себя?

CLXXXVII

Сильный всегда подминает под себя слабого — это правило равно относится к государям, к целым народам и к отдельным людям, к любым тварям, одушевленным и неодушевленным. Таким образом, во всей вселенной властвует насилие, и в этом порядке вещей, который мы с некоторой видимостью справедливости осуждаем, как раз и проявляется самый общий, неизменный, изначальный закон природы.

CLXXXVIII

Обделенные силой ищут, кому бы им подчиниться, ибо нуждаются в защите. Страх пред людьми — вот источник любви к законам.

CLXXXIX

Кто способен все претерпеть, тому дано на все дерзнуть.

CXC

Иные оскорбления лучше проглотить молча, дабы не покрыть себя бесчестием.

CXCI

Благо тому, кто тверд по натуре и гибок по здравому рассуждению.

CXCII

Слабодушному порою хочется прослыть дурным человеком, а вот дурной человек всегда хочет казаться хорошим.

CXCIII

Если род человеческий все же блюдет некий порядок, это лучшее доказательство того, что верх в сознании людей берут разум и добродетель.

CXCIV

Дух человека, точно так же как его плоть, не может существовать без постоянной пищи.

CXCV

Когда мы истощены наслаждениями,[103] нам кажется, что это мы их истощили и что человеческое сердце никогда и ничем нельзя заполнить.

CXCVI

Мы так многое в жизни презираем, чтобы не исполниться презрением к самим себе.

CXCVII

Нам хочется верить, что пресыщенность говорит о недостатках, о несовершенстве того, чем мы пресытились, меж тем как на деле она лишь следствие истощения наших чувств, свидетельство нашей немощи.

CXCVIII

Огонь, воздух, разум, свет не могут существовать в бездействии. Отсюда — взаимная связь и сообщность всех тварей, единство и гармония вселенной. Тем не менее мы осуждаем людей, когда видим, что и над ними властен этот столь плодотворный для всей природы закон, мы обзываем их непоседами, если они неспособны спокойно предаваться безделью.

CXCIX

Человек потому мечтает о покое, что ему не терпится сбросить гнет подневольной работы, однако радость он обретает только в деятельности, только ею он и дорожит.