Размышления о Венере Морской

Впрочем, я говорю о себе. Несколько веков спустя (или за несколько веков до: можно ли во сне путешествовать вспять, как в истории?) я проснулся и ощутил тепло раннего солнца, отражавшегося от воды, его блики трепетали на белом потолке комнаты. Гидеон уже стоял на балконе, облаченный лишь в монокль и полотенце, и делал зарядку с истовостью йога — песик наблюдал.

Мы тут же продрались через сад и, еще одурманенные сном, бросились в воду Эгейского моря, чистую и холодную, как вино. Впереди, за проливами, сверкали Анатолийские горы, каждая как драгоценный камень. Вода была ледяной, но мы некоторое время оставались в ней, онемев от благодарности — волны натирали нас солью, и вскоре кожа стала такой же холодной и гладкой, как камешки, покрывавшие мозаикой этот великолепный пляж.

К воспоминаниям о том первом купании я должен добавить воспоминания и о первом завтраке (всего лишь тушенка и сухое печенье) в обществе наших соседей — за длинными столами, которыми был уставлен когда-то модный обеденный зал. И купание, и завтрак ничем особым не отличались, но нам казались просто чудесными, ведь мы наконец-то прибыли! Утро воистину танцевало и искрилось. За стенами гостиницы (ее пустынные коридоры, выщербленные мозаики, разбитые украшения и мраморные карнизы наводили на мысли о карнавале, прерванном землетрясением), снаружи, синие струи, закружившись вокруг каменного маяка, потом с неровным шуршанием разворачивались и устремлялись к одному из самых прекрасных галечных пляжей мира. Солнечный свет раскрасил все синими и золотыми пятнами, а вытянутый задник Карии, только-только тронутый светом, казалось, медленно вбирает весь спектр красок. Полная благодать.

— Господи, как хорошо, — сказал Гидеон.

Мы вынесли по третьей чашке чая на террасу, полные нежащего тепла весеннего солнца.

Предаваясь сладкому безделью, там, на террасе, мы познакомились поближе. Мои здешние дела были достаточно прозаичны. В качестве офицера службы информации я был прикреплен к оккупационным силам. Цели Гидеона были более туманны; он сделал несколько неудачных попыток описать их, но в конце концов решился извлечь на свет мятый приказ о переводе и протянул его мне. Я не приметил в этой бумажке ни чего особенного. Капитан А. Гидеон следовал в Палермо через Родос по служебной необходимости, значилось там.

— Не видите в нем ничего странного? — сказал он со смешком и некоторой бессмысленной, почти глуповатой гордостью. — И начальник военной полиции не увидел.

Широко улыбнувшись, он открыл свой секрет. Он давно заметил, что в строчке «следует из X в Y» между словами большие пробелы, настолько, чтобы можно было вписать слово «через» и название любого уголка мира. Почти всю войну он не по своей воле путешествовал «из X в У» — зато всегда «через» какое-нибудь место, куда ему действительно хотелось съездить.

— Это моя личная форма бунта, — хитро сказал он. — Ради бога, никому ни слова.

Я дал слово чести.

— Вы не представляете, насколько проще пережить поездку из одного ада в другой, если можно на недельку заехать туда — «транзитом», — куда тебе хочется.

Как оказалось, Родос был его старой любовью, впервые он побывал здесь до войны четырнадцатого года; более того, Гидеон надеялся, что сумеет пристроиться на какую-нибудь административную должность, которая позволит ему избежать ненавистного поста командира части в Палермо. Похоже, он даже не сомневался, что за несколько дней сумеет выхлопотать что-нибудь подходящее здесь, на Родосе. Перевод переводом, но на самом деле его заветной мечтой было иное: он собирался осесть на Родосе после демобилизации. Вот что было самым интересным, Получалось, что мы оба были и<ломаками.

Это вдохновило на воспоминания о довоенной поре, мы стали выискивать общих знакомых. Гидеон до войны тоже скитался по восточному Средимноморью: жил в Афинах и в Александрии.