Разноликая магия

— Ну что ж. Он выглядит теперь совсем по-другому, чем перед смертью. Волосы снова отросли, и он опять симпатичный юноша.

Ну, это первый блин, думаю я. Скоро узнаем что-нибудь живописное о жизни на том свете и услышим голоса издалека. Иначе гастроли Дорис закончатся, как шахматный матч в Васюках. Ничего подобного. Дорис вела представление по накатанным рельсам, перемежая разговоры, подобные приведенным, новыми старыми анекдотами, избегая задавать конкретные вопросы тем, кто был виден ее внутренним оком и слышим внутренним ухом, но щедро заверяя живых собеседников, что дела их умерших родных и знакомых идут совсем неплохо и нет причин для грусти и тоски.

Когда часа через два толпа медленно покидала «Доминион» по двухмаршевой лестнице, я попытался осторожно узнать у соседей, что их поразило больше: неприличный загробный оптимизм или открытое нахальное надувательство? Единственное критическое замечание, которое я услышал, было таким:

— Я думаю, что духи иногда неохотно говорят с Дорис, потому что все происходит перед большой аудиторией. А ведь это дело интимное (13, 15).

...Наш рассказ о средневековье в XX веке подошел к концу. Однако не всегда средневековье выступает во всей своей наглядности. Нередко оно примеряет на себя самые различные одеяния, дабы замаскировать свое содержание. В век научно-технической революции излюбленным нарядом средневековья является ткань, сотканная из околонаучной терминологии, псевдотехнического жаргона и прикрывающая дикарскую сущность первобытной магии. О попытках придать первобытной вере в духов и волшебные силы, управляющие миром, статус естествознания будущего и пойдет речь в следующей главе.

Магия под маской науки

В век научно-технической революции в мире все меньше остается места для чудесного, сверхъестественного. «Мир, который был нам до сих пор так чужд,— писал Ф. Энгельс,— природа, скрытые силы которой пугали нас, как привидения,— как родственны, как близки стали они нам теперь» (2, 443). С этим приходится считаться и нынешним апологетам колдовства. Вот почему они не прекращают попыток замаскировать противоположность своих взглядов научному познанию, выдать их за саму науку, представить магию в качестве естествознания будущего (73, 128).

Подобные попытки и составляют содержание современного оккультизма. Сами оккультисты предмет своей «науки» определяют как совокупность воззрений и знаний о таинственных свойствах и силах природы и человека. По их словам, оккультизм гораздо ближе к материалистической науке, чем к религии и мистике. С естествознанием оккультизм будто бы сближает стремление проникнуть в самую суть вещей, познать самые сокровенные тайны Вселенной и человека, а также выработать стройное и логичное мировоззрение. Для того чтобы создать видимость, будто оккультизм вовсе не отрицает науку, а, напротив, тесно с ней связан, апологеты новейшей магии пишут, что оккультизм начисто отвергает идею сверхъестественного в мире, пытаются придать первобытно-колдовским верованиям вид естественных наук, изучающих природные, но пока еще остающиеся вне поля зрения научного познания, силы.

Для реализации своих замыслов оккультисты стремятся показать, будто они не отказываются от общепринятых методов научного познания (эксперимента, дедукции, индукции и т. п.), широко используют научную терминологию. Они берут обрывки всем знакомых физических, химических, биологических выражений и жонглируют ими. Изобретают они и свой, околонаучный жаргон, не имеющий, конечно же, к науке никакого отношения, но зато скрывающий родство современного оккультизма первобытному колдовству и магии. У оккультистов ныне в моде понятия вроде: «четвертое измерение», «индукция тока», «биополе», «биоплазма» и т. п.