Меж тем солнце вновь скрылось за тучу, закрапал дождик. И чем дальше они удалялись от берега, тем темнее становилась вода, совсем не такая, как в городской квартире. Прозрачная вода, льющаяся из крана, кажется, не имеет никакой плотности, а эта толща – иначе не скажешь – не просто плотная – упругая и округлая, как будто и не вода вовсе, а гибкая резина. Молчали. Амирам видел, что Людмила побаивается, да, и сам, признаться, не чувствовал себя уверенно на этой небольшой в огромном просторе лодочке. Перейти на вёсла вместо Людмилы он не решался: нужно встать, рискуя опрокинуть лодку. Единственное, что Амирам позволил себе, чуть развернуться, чтобы видеть, не сносит ли их в сторону. Течение очень даже ощущалось, и волны становились всё выше и выше. Вдруг Амирам увидел нечто, что заставило бы его вскочить на ноги, не будь это так опасно. Наперерез им, по руслу Волги шла баржа! Скромная баржа-трудяга, толкаемая буксиром, стрекота которого не улавливалось в плеске и шелесте волн. «Видят ли нас с буксира? Что для них наша маленькая лодчонка??? Эх, почему оранжевую не взяли!» – вихрем неслись мысли в голове Амирама.
По крайней мере, спасательные жилеты на них ярко-желтые, должны заметить! Но нет – не видят! Кричи-не кричи – не услышат. Что делать? А волны, как в океане, и кажется Амираму – всё одно – перевернутся они сейчас. Сможет ли он доплыть до берега, вытащит ли Людмилу?
– Людмила, давай назад! Греби назад! – закричал Амирам.
Нет, Людмила не справится, и Амирам, уже не заботясь о том, что перевернётся лодка (так и так – перевернётся!) шагнул на банку с вёслами. Людмила (молодец, девочка!) быстро-быстро переползла на его место. Амирам изо всех сил грёб назад. Людмила – посеревшая, развернувшись вполоборота к барже, кричала что-то однообразное, как мог судить Амирам по раскрытому рту, потому что голоса он не разбирал.
Ещё минуту Амирам бешено отгребал назад. И вот близко-близко и страшно медленно проплыл грязно-голубой бок сухогруза. Мимо! Мимо! Пахнуло мазутом и гречневой кашей, проползла безлюдная палуба, лишь тельняшки, развешанные на верёвке, размахивали рукавами. Мимо! Исполинские волны захлёстывали воду в их маленькую лодку.
– Держись, Людмила, – зачем-то прокричал Амирам, бросив вёсла и вцепившись в борта лодки.
– Тыр-тыр-тыр, – как трактор тарахтел удаляющийся с баржей буксир. Амирам опять взялся за вёсла. Людмила, вытащив из кармана плотную панаму, стоя на коленях, черпала воду.
– Оставь, Людмила, теперь не потонем, выплывем, – прокричал Амирам, но Людмила его не слышала.
Постепенно стихал шум, истончалась тело воды. Вот уже виден песок на дне и стаи рыбок на мелководье. Лодка царапнула днищем. Амирам опустил руки, а Людмила всё черпала и черпала воду.
– Людмила, всё-всё. Приехали. Всё хорошо, – говорил Амирам, обнимая жену, силком вытаскивая её на берег, – всё хорошо, мы живы, мы доплыли.
И тут Людмила заплакала в голос, повторяя одно и то же слово «прости!» За что простить-то? Амирам сам виноват, зачем согласился плыть в бурю.
Когда возвращались обратно, река успокоилась, морщилась мелкой зыбью. Амирам и Людмила, словно поменялись характерами на время: Амирам, по обычаю жены, много говорил и смеялся, а Людмила нахохлилась на корме, зажав ладони между колен, и все попытки разговорить её, оказались тщетны.
***
Из аэропорта Витька первым делом позвонил домой, послушал длинные гудки. Набрал матери на мобильный с тем же эффектом и, отстояв очередь на экспресс, поехал в Москву. Найдётся. Однако, напрягся: чтобы мать пропустила его звонок, такого никогда ещё не случалось.
Мать перезвонила сама, как раз тогда, когда Виктор входил в метро.
– А у тебя не ночь разве? – спросила.
– Я в Москве, мам, через час-полтора дома буду.
– Дома? – мать помедлила, – к соседке зайди, Клаве, ключ у неё возьми. Я завтра часов в двенадцать приеду.
Вот так явишься домой! А рыдала навзрыд всего каких-то четыре года назад: «Сыночек, как же я теперь без тебя»!
Мать тут же перезвонила:
– Ты один?
– Один.
– Надолго?
– Мам, поговорим. Навсегда, наверное.
– Еды купи, дома пусто. Деньги есть у тебя?
Витька вошёл в квартиру. Он не появлялся дома шесть лет, с тех пор, как ушёл в армию. В квартире ничего не изменилось, насколько он помнил, но ощущалась какая-то заброшенность, как будто и мать не жила здесь тоже: окна наглухо закрыты, перекрыты газ и вода. Холодильник – почти пуст, лишь в морозилке болтается курица в пакете.
Виктор бросил рюкзак, открыл балконную дверь, пошарил по карманам и спустился вниз, в магазин во дворе.
Поднимаясь по лестнице обратно и позвякивая бутылками, встретил закадычного друга и одноклассника, тоже Витьку из соседней квартиры. Обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам, вошли в квартиру вместе.
Через полчаса, когда охладилось пиво, засунутое в морозилку, а друг притащил жареной картошки прямо в сковороде, они накрыли какой-никакой стол, и друг Витька провозгласил «Ну, вздрогнули! За встречу!», Виктор сделал, наконец, первый глоток за сегодняшний длинный день.