Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов

Но к причастию готовился: что ж, раз согласился здесь остаться, пусть и без охоты, надо играть в их игры. Пива, правда, очень хотелось. Постоянно пустой желудок просил пива и мяса. Есть хотелось всегда, и горстка гречневой каши, как он называл её «по-монастырски», где вместо тушёнки изредка попадались лук и морковь, этого голода ничуть не утоляла. Никаких перекусов и чаепитий не вовремя, а те деньги, что сунула перед отъездом мать, охранник запер в сейф вместе с паспортом и телефоном. За территорией (Витька видел во вторник, когда они шли сюда с матерью) стояла небольшая лавчонка с булками и кофе, но выходить за территорию строго-настрого запрещалось. И третье – хотелось спать. Даже не спать, а валяться в сладостном безделье, потягиваясь и жмурясь котом на солнышке.

Хорошо, что мать привела его в чувство перед тем, как сюда сдать. Поговаривали, приехавших пьяными или под дозой, запирают в подвал, где те просиживают безвылазно от одной ночи до трёх суток. Подвала Виктор боялся.

Так прошла неделя. В воскресенье на Литургии исповедовался и причастился, вечером того же дня отстоял Акафист перед «Неупиваемой чашей». Этот воскресный Акафист отличался от такого же пятничного. Сегодня вокруг священника кружком стояли не только монахи, насельники и трудники монастыря, но и приехавшие сюда специально, по большей части, не по своей воле, а привезённые матерями или жёнами. «Своих» – тех, кто пил и не верил ни в какое чудесное исцеление – Виктор узнавал по набычившейся позе, по упрямому взгляду, по усмешке. Но многие плакали, неумело крестились, и это повергало Витьку в больший шок, чем все тяготы здешнего житья.

Во вторник, отнеся на кухню мешок с мукой, привычно зачитав по бумажке Иисусову молитву, забрал у охранника свои вещи и сорвался домой.

Мать примчалась на следующий день. Заглядывала в глаза, как и раньше, когда ещё не вышла замуж, кормила пирогами с капустой и холодцом, который, фактически, растёкся в бульон, пока она его довезла. Но откуда везла, где живёт теперь – молчала.

– Витюшка, давай я тебя грузчиком на склад устрою? – заискивающе произносила она, исподтишка оглядывая кухню на наличие пустых бутылок и приметы, указывающие на вчерашний «банкет» по случаю возвращения.

– Подожди, мам, отдохну чуток, я ж в монастыре не отдыхал, работал. Да не пью, я не пью, пива бутылочку взял. Что, нельзя?

***

Людмила и Амирам приехали в Тулу. Почему именно в Тулу, знал Амирам, теперь он, а не Людмила, составлял всевозможные маршруты, пытался объяснить Людмиле, что хотел посмотреть в том или ином месте, но она отмахивалась со смешком: ей всё равно – куда, лишь бы с Амирамом.

Город им сначала не понравился. На тротуарах центральных улиц меняли асфальт, стояли чад и пыль, воздух дрожал обморочной зыбью. Но постепенно город разворачивал свитки улиц, растекался площадями и, наконец, раскинулся великолепным старым парком. Парку Амирам и Людмила безоговорочно поставили твёрдую пятёрку. Деревья ещё зеленели по-летнему, лишь в одном месте пятно желтизны легло на зелёное полотно. Воздух, сухой и прозрачный, как это бывает лишь осенью, стоял недвижим. Скакали белки, пугая голубей, и сами пугаясь хлопанья крыльев взлетающих птиц.

Амирам и Людмила медленно брели по асфальтовой дорожке. Жена, как всегда, что-то рассказывала. Амирам слушал вполуха, упиваясь неспешной прогулкой, ласковым теплом осеннего денька. Людмилина ладонь, зажатая у него подмышкой, вдруг напряглась и затвердела. Амирам огляделся. Что могло её напугать? В этой части парка почти никто не гулял, кроме них. Дети с самокатами и мамы с колясками остались на центральной площадке, немногочисленные туристы фотографировались с шахматными фигурами в человеческий рост и самоварами. Впереди на лавочке сидел парень бомжеватого вида: слишком загорелый, в резиновых шлёпанцах на грязных ногах, с выцветшими космами сивых волос. Вальяжно развалившись, безразлично посматривал вокруг соловыми глазами. Людмила, вмиг осунувшаяся и побледневшая до синевы, смотрела прямо на него, не отрываясь, часто сглатывая пересохшим горлом.

– Мамаш, прояви сочувствие, помоги на опохмел, – развязно произнёс парень.

Амирам хотел вмешаться, но Людмила, выдохнув со всхлипом, бросилась бежать из парка, да так, что Амирам едва за нею поспевал.

–Людмила! Остановись! Да что с тобой?!

Поймал у самого выхода, обнял, прижал.

Людмилу трясло, она повторяла лишь:

– Не он, не он!!!

– Да кто, Людмила? Знакомый?

– Прости, Мирочка, прости. Я расскажу, чуток позже расскажу, прости!

***

Грибов в этом сезоне полно! Клава уж и жарила их, и солила, и сушила. А вот ещё новая мода появилась – сварить, а потом заморозить. Каждому грибу – своё: опята – солёными хороши, упругие, хрусткие; белые – те сушить, зимой суп варишь – дух стоит по всему подъезду. Уж на что Людка-соседка в поварском искусстве привереда, а всегда хвалила, говорила:

– Клавусь, даже если когда разругаемся с тобой, грибной суп у тебя есть буду.