Да с чего бы это им ругаться? Людка – баба хорошая, токмо не везёт ей. То муж умер от пьянства, то сыночек её, Витька, тоже баловаться начал. Таскает его Людмила по бабкам-знахаркам и врачам – кодирует, да толку-то! Как пил, так и пьёт. Ещё и оправдывается: я ж, мам, ей говорит, пиво пью, не водку. Я – не алкоголик.
Сама-то Людка, пока парень её в армии служил, замуж вышла, да тоже, видать, не очень удачно: ни разу мужа не привезла, ни с кем не познакомила. Ей, Клаве, говорила, что, наоборот, больно хорошо живут, мужик попался работящий и непьющий. Мол, боится Людмила, что сглазят. А и то верно – по-всякому бывает.
Может, и Витьку сглазил кто? Теперь вот что Людка-то удумала: в монастырь сына возит – и раз, и другой. Он там, говорит, работает, молится, вдруг завяжет? Клава знает, когда такое горе с сыночком, сама в монастырь уйдёшь или ещё куда – лишь бы у него всё хорошо. Но по правде (Людмиле-то Клава такого отродясь не скажет), поменьше нужно баловать сынка-то. Пока рос – ни по дому ничего, да и учился кое-как. Клава знает, они с её сыном, тоже Виктором, в один класс ходили. Виктор рассказывал, что Витька даже над учительницей насмешничать себе позволял. А Людмила – сколько раз ей Клава говорила, что пороть надо Витьку – губы в нитку стянет и промолчит. А уж как взрослым стал, всё ему можно, возомнил.
Клава с дачи утренней электричкой вернулась, почти месяц там провела. Раньше всё с Людкой ездили, та грибы – что собирать, что солить – большая мастерица! Но теперь Людка с мужем ездит. Рассказывала – по городам всяким, на машине. А для Клавы нет лучше, чем на даче! Правда, и дел в сентябре много: картошку выкопать, морковку, свеклу. Грибы опять же – самая для опят пора. Телефон на столе валяется, зарядить бы надо, хотя кому нужно, те и на городской позвонят. На трубку редко кто – если что случится, пока она на даче. А в этот раз случайно дома трубу-то оставила. Виктору один раз с почты позвонила, так, на всякий случай. Раньше как-то обходились без мобильников этих? Городской он и дешевле, и привычней, Клава все номера товарок своих наизусть помнила и Людкин тоже. Да вот новый городской Людмила не дала, говорит – нету, а скорее всего, не хочет, чтобы Клава на него звонила. Что ж, её понять можно: новый муж, новые правила, не до подружек. Но вот сейчас Клава с грибами разделается, те которые до электрички набрала и свежими в Москву привезла, переберёт, сварит, да Людмиле на трубку и позвонит. Узнает, когда та домой к себе собирается, встретятся, поговорят про сыновей, про мужей, да мало ли разговоров накопилось за месяц.
***
Никогда Амирам не позволил бы себе копаться в телефоне Людмилы, но только не сейчас. Он не знал телефонов её подруг, вообще – кого-либо, и надеялся найти их в телефонной книге. В списке контактов нашлось всего три номера: самого Амирама, соседки Клавы (так записано – Клава-соседка) и некоего Вити, с которым Людмила общалась довольно часто. Но и тот, и другой номера недоступны. Оставаться в душераздирающей тишине квартиры без Людмилиного хохотка, без её смешливого безостановочного говора мнилось нестерпимым. Никакого мало-мальского дела не придумывалось, все хлопоты по похоронам, включая поминки в небольшом кафе прямо возле Хованского кладбища, Амирам оплатил специальной службе, ему ни с чем управляться не надо, но и сидеть в пустой квартире – невыносимо.
Амирам заглянул в паспорт Людмилы, посмотрел адрес регистрации, снял с гвоздика ключи и поехал в Бирюлёво, непонятно на что надеясь.
Панельную девятиэтажку и квартиру Людмилы на шестом этаже Амирам нашёл достаточно быстро. Пока шёл с автобусной остановки, смотрел по сторонам, представлял, как Людмила ходила этой улицей, так же, как и он теперь, смотрела на пыльные липы, на церковь без купола, прячущуюся за деревьями прямо во дворе дома. Вот прыснула через дорогу рыжая полосатая кошка, и Амирам, чуть притормозив, вздрогнул: вдруг и Людмиле встречалась когда-нибудь именно эта кошка.
Под дверью квартиры постоял, усмиряя бухающее сердце и проталкивая ком в горле. Потянулся к пуговке звонка, но застопорился и позвонил в звонок у соседней квартиры. Дверь тотчас распахнулась, женщина в фартуке и низко повязанном платке молча смотрела на Амирама.
– Клава? – спросил он наобум.
– Клава. А вы кто?
И застыв на секунду с прижатым ко рту кулаком, запричитала, заохала, закричала, когда Амирам сказал, кто он, и почему приехал.
– А Витька знает? – спросила она, утирая слёзы фартуком, – и тут же без перехода засуетилась, – проходите к нам, я днесь с грибами разбираюсь, насилу с дачи возвернулась. Хорошо, вы меня застали, чуть бы раньше… А-а-а, Людка-Людка, как же таааак!
Амирам, держась изо всех сил, чтобы не заголосить вместе с Клавой, спросил осторожно:
– А Витька – это кто?