Разные годы жизни

— Знаете ли вы, сколько времени и сил уходит на борьбу с теми, кому мы молчаливо позволяем дать брак? Ну кто из вас стал бы покупать молчащий приемник или перекошенный пиджак? — Оглядев всех по очереди, он сам же ответил: — Никто. А поэтому надо поскорее решить, как быть со стройками. Может быть, лучше сдавать их в обычный день, а не в конце квартала или года? И не следует ли распределить эту приемку-сдачу равномерно? — Он извлек из кармана сложенный листок бумаги. Я тут выписал кое-какие данные. В декабре в городе сдано сто четыре дома, из них тридцатого и тридцать первого — шестьдесят семь! Зато в январе — только один. В феврале — ни одного. А этот дом — единственный в мае.

«Ничего я не знаю, совсем ничего не понимаю в этих делах. И не пойму, как бы ни старалась, — думала Илиана. — Если бы эти цифры были связаны с геологией — тогда да».

— Беда еще и в том, — продолжал Эглитис, — что мы не используем арбитраж, не применяем предусмотренных законом санкций. Мы ведь имеем право за все эти штучки требовать со строителей до окончания гарантийного срока, самое малое, по пятьсот рублей в день!

«Вот и законов я не знаю. Даже в голову не приходило познакомиться. А почему? Чувствую себя временным работником?»

До четырех оставалось, самое большее, полчаса. От присутствия Илианы здесь, к сожалению, ничего не зависело. И она потихоньку ускользнула. «Ну, хоть на этот раз в отчете будет фигурировать не фиктивный, а реальный прирост жилой площади». И, чувствуя, что случилось что-то хорошее, она словно на крыльях полетела на улицу Берзу.

Трамвай еще не успел остановиться, когда Арвид уже увидел ее: он медленно затворил дверь юридической консультации, словно ощутив присутствие Илианы, повернулся в ее сторону. Она застыла в изумлении: у ожидавшего ее человека было страшное, невероятно некрасивое лицо. Это был не тот Арвид, которого она любила всего — уголки губ, каждую ресничку, прядь волос, овал лица...

Не сводя глаз, смотрела Илиана на рослого мужчину, стоявшего, как в оцепенении, возле скромного коричневого дома и словно боявшегося покинуть надежное убежище. Илиану толкали, на нее огрызались прохожие. Она мешала здесь, на оживленном месте, на тротуаре у трамвайной остановки. Но она не двигалась с места, потому что настал миг, когда она смогла расшифровать иероглифы на его лице, и оказалось, что там написано только одно слово: «Капитуляция».

...Арвид остановил такси. Они молча доехали до ее дома, и, когда Илиана вышла, он, не сказав ни слова, хотел уехать.

— Не бойся, — ободрила она, — я ни в чем не стану упрекать тебя. Хочу только знать...

Его походка утратила былую упругость: по лестнице поднимался старик, которому трудно было даже нести собственное тело. В комнату он вошел сгорбившись, шаркая ногами.

— Арвид, что случилось?

— Она прижала меня к стене, ничего не поделаешь.

— Прижать можно козявку, а ты человек. Работящий. Образованный.

— Человека тоже можно. Она это умеет. А виноват я сам. Двадцать лет я строил дом. Ты не знаешь — я был таким же прорабом, как Бергманис, все шло через мои руки. И я испугался: нагрянет контроль, пойдут вопросы: откуда то да это, на какие деньги ведется строительство... И переписал все на имя тестя. Он в былые времена жил богато, у него могли быть свои средства, да и были, они с Зелмой все шептались про золото да камушки. А он перед смертью сыграл штуку: завещал дом ей одной. И сегодня мне сказали, что дом разделу не подлежит, мне и половины не причитается. Вот в этом и дело.

— И это тебя волнует?

— Да. И машина тоже.

— Арвид, — облегченно рассмеялась Илиана, — это же ерунда. Приходи хоть в костюме Адама, мне ведь ничего не нужно.

— Нет. Чужому человеку я свой пот не оставлю.

— А как можно жить с чужим? Знаешь, только что я прочла прекрасное стихотворение: «...развратнее нет ничего — спать с мужем законным, когда ты не любишь его...» Это ведь и о тебе...

Но на Арвида слова Илианы не оказали никакого воздействия. Он сидел ссутулившись, упершись взглядом в пол. Не дав ей продолжить, заговорил сам:

— Мне хотелось медленно, медленно открывать по утрам глаза. И, просыпаясь, видеть рядом тебя. По частям. Ухо. Нос. Пятку. А потом — всю...

— Разве это недоступно?

— И я надеялся получить половину состояния. Но сегодня у адвоката понял: слишком стар я, чтобы начинать тягомотину с разделом имущества. Да и мать.... Мне трудно представить какие-то перемены. Все так привычно: уход, еда, вещи...

— Не видал ты однообразия тундры. Не то захотел бы перемен.

— Перемен? Тебе, после недолгой жизни с мужем, трудно понять. Когда много лет провел в постели с одной женщиной, она становится как бы частью тебя. Как отрубишь свою половину? Со стороны нельзя представить, какими прочными могут быть узы брака.

Подойдя сзади, Илиана обвила руками его крепкую шею с гладкой кожей и светлыми, почти белыми волосками, которые любила покрывать частыми, легкими поцелуями.