Всё началось с того, что с постепенным ее выздоровлением Болтон, заскучавший от нахождения на корабле, где заняться было практически нечем, решил наверстать упущенное и подошел к вопросу наследника более основательно. И его неуемная энергия, смешавшаяся с желанием обзавестись потомком, в полной мере вылилась на Сансу. Уже несколько дней ее день начинался и заканчивался с Рамси, что, просыпаясь намного раньше нее, а засыпая намного позже, заглядывал к ней по первому зову природы. А природа так распорядилась, что для продолжения рода желания девушки не требовалось, и Волчица который день подряд просыпалась, будучи уже подмятой под бастарда, что настойчиво будил ее и, лишь уловив, что она уже не спала, переходил от прелюдий к делу. Обычно в таких случаях она прижималась к Рамси, как можно ближе, что помогало нй расслабиться, а ее тело становилось податливым, и она, сонная, тихо постанывая и поскуливая, принимала в себя мужа. Днем все продолжалось, и Болтон при первом же желании направлялся к ней, а если желание отсутствовало, то обязанность по возбуждению мужа ложилась прямиком на нее, и это не всегда оказывалось приятным делом. Более того, чтобы муж ненароком не попортил ей вещи и просто решив дать ему более легкий доступ к своему телу, Волчице пришлось отказаться от пододевки и подыскать себе платье с вырезом поглубже и широкой юбкой — таким стал один из нарядов, что она надевала для встречи с Мандерли. И ежели сперва Санса была скована страхом понести и держалась в постели довольно напряжено, то, возлегая с мужем все больше и больше раз, стала нечувствительной к этой мысли и расслаблялась под Рамси все больше. Когда же теперь под Болтоном ее посещала мысль, не понесет ли она в этот раз , Волчица горько усмехалась про себя и рассудительно думала, что скорее всего она уже понесла, а значит не было смысла в пустых волнениях; оставалось лишь покорно отдаваться бастарду и получать свое удовольствие.
Изменилось у Сансы и отношении к будущей беременности. На смену отрицанию и противлению пришло смирение и целомудрие. Она всегда мечтала о том, как выйдет замуж за короля и подарит ему наследников… Что ж, мечты отчасти сбываются, ведь Болтон унаследовал от отца и звание Хранителя Севера, но суровая жизнь берет свое. Волчица уже не девочка и даже не девушка, она — замужняя женщина, на которую возложены обязательства перед своим мужем и новым домом. Она исполнит свой долг, однако обязательств любить своего мужа или своих детей у нее нет. Кроме того, как показала жизнь, мужей у нее может быть несчетное количество и вместе с ними и наследников, а Болтон смертен, и после его гибели она будет вольна перейти под знамена любого другого дома и дать новому мужу потомка. Она может выносить Рамси ребенка и на этом умыть руки, ведь родство по крови ничего не решает, важна лишь семейная связь, ощущение принадлежности. Нет, Хранительница Севера не опуститься до того, чтобы ненавидеть своего не рожденного ребенка, ибо он еще ничего не совершил и за поступки отца не отвечает, скорее она просто проявит к нему безразличие и будет переживать только за одну вещь — за удачный исход беременности для нее самой, она не дурочка, и знает, с какой опасностью сопряжено вынашивание ребенка.
Однако было у нее еще одно беспокойство. Все чаще Волчица подлавливала себя, что заводится при мысли о том, что её, благородную девицу, брал что денно какой-то безродный бастард. Брал ее жестко, грубо, обращаясь с ней, как со своей собственностью, а она с готовностью потворила его желаниям, отвечала ему укусами и царапаньем, жарко целовала в ответ, извивалась под ним, как бордельная шлюха в Королевской Гавани. Сансу возбуждало, что бастард брал ее где ему захочется и когда захочется; она стонала под ним в голос, не боясь быть услышанной гвардейцами, а последняя мысль даже заводила ее, будоражила воображение. И это пугало ее.
========== Двойная игра ==========
Въездные ворота темного приземистого замка щерились железными, покрытыми многовековой ржавчиной решетками, что медленно поднимались с громким лязганьем вверх, запуская в Близнецы необычного гостя. Худощавый, с острой бородкой и едва коснувшейся черных словно смоль волос сединой, одетый с иголочки Мастер над монетой въехал с хитрой кривой усмешкой на тонких губах в замок Переправы. Высокий серый конь путника осторожно ступал по мощеной дороге, под пристальными взглядами ратников и придворных неся своего седока ко входу в крепость.