Разорвать порочный круг (СИ)

Бесцветное осеннее небо, затянутое низкими плотными облаками, угрюмо нависало над темными массивными стенами и башнями Винтерфелла. Издали замок выглядел особенно враждебно и мрачно, не вызывал никакого желания задерживаться в нем надолго. Однако это был дом Сансы Старк, и она любила его таким, каким он был, принимала со всеми изъянами и с теплотой вспоминала прожитые в нем годы. Дом был не там, где глазу было хорошо, а где душа отдыхала, где каждая трещинка на каменных стенах была как родная, изученная вдоль и поперек.

Когда Хранительница Севера возвращалась сюда после нескольких долгих лет скитаний, то была охвачена противоречивыми чувствами. С одной стороны, она возвращалась в родной дом, а с другой — был ли это тот самый дом, что покидала она, уезжая в Королевскую Гавань? Над ним словно надругались, превратили в очередного Вонючку: внешний вид все еще напоминал былой замок, однако внутри все изменилось, и чем больше Санса присматривалась тогда к нему, тем заметнее для нее становились и внешние увечья Винтерфелла. Они были как шрамы, испещряющие тело Грейджоя, недостающие пальцы на его руке и сгинувшее в огне величие. Волчице чудилось, что замок умолял ее обгоревшими останками Зимнего городка и темными безжизненными зевами своих окон избавиться от захватчиков, очистить его от прилипшей грязи и смрада, коим являлись люди противника.

Возвращаясь спустя практически четыре месяца после попытки побега в родовой замок, леди Санса скакала к неумолимо увеличивающейся в размерах на горизонте крепости уже с абсолютно другими ощущениями. Ее дом был до сих пор оккупирован чужими людьми, однако стало постепенно уходить ощущение инородности. Дочь Старка вновь могла свободно передвигаться по замку, что не могло не облегчить ее положения. Она более не страшилась наступления ночи и с большего уже не боялась появления Болтона на пороге своих покоев. У Волчицы не было более опасений насчет того, что если она родит наследника, то от нее тут же избавятся, как от выполнившей свою роль вещи: она представляла определенную ценность для бастарда, чем и обеспечивалась ее безопасность. Если бы сейчас был жив Русе, то трудно было бы предположить, как бы сложилась ее судьба, ведь вся ситуация кардинально бы изменилась. Однако не было смысла в том, чтобы думать о прошедшем и несбывшемся, и, как осознала Санса, о прошлом надо было помнить, но нельзя было оглядываться на него. Разумнее было задумываться над тем, кем же она хотела стать в будущем, какой жизни желала для себя. Она понимала, что нужно была оставить в покое мысли о том, кем у нее стать не получилось — эти думы лишь утянут назад и не позволят двигаться дальше.

Теперь Санса в полной мере понимала произнесенные во внутреннем дворе Орлиного гнезда слова Петира: “Если ты хочешь построить новый замок, то сперва разрушь старый”. И какие бы чувства не испытывала она к лорду Бейлишу, однако же многие его советы пригодились ей и действительно оказались дельными. Она не смогла бы выжить в новых условиях, пока бы не распрощалась со всем тем, что внушалось ей с детства. Приходилось рушить до самого основания старую жизнь, чтобы обрести шанс в новой. Нелегкий путь выпал на ее долю, однако у Волчицы не было даже в мыслях завидовать другим, кажущимся со стороны более удачливыми людям — у каждого был свой крест, и никому было неведомо, как сложится судьба.

И сейчас она уверенно галопировала за вороным жеребцом, с каждым мгновением приближаясь к распахнувшимся для господ вратам Винтерфелла. Совсем скоро Хранительница Севера поднимется по винтовой лестнице в свои покои, сможет прилечь на мягкую постель и отобедать в знакомом чертоге, словно никуда и не уезжав. Омрачало возвращение домой только нависшая опасность над Мари, ведь не было никаких сомнений в том, что лорд Болтон помнил о проступке служанки жены и непременно захочет с ней расправиться. Кроме прочего, Сансу пробирала дрожь от мысли о предстоящем посещении мейстера Уолкана, — все еще нужно было снять наложенные Рамси швы. Ладонь ее до сих пор выглядела отвратительно, и она, стараясь скрыть полученные раны от своих глаз, продолжала все так же носить на руке повязку, отказываясь оголять для взгляда темные стежки, испещрявшие ее пальцы и ладонь. Волчице становилось дурно от мысли о том, что ей придется вытерпеть снятие швов да затем еще набраться смелости и рассмотреть свою руку. Она не переживала о том, что же могут подумать другие люди при виде ее шрамов, нет, девушке просто было жалко видеть своё тело изуродованным и испорченным. Эти приобретенные изъяны никогда не сойдут с ее кожи и не дадут забыть о произошедшем в трюме корабля, будут преследовать ее всю жизнь, не давая забыть об одном из ее мужей.